— В кого же будешь стрелять тут? Тут не в кого. Иди вон на тот угол, — угрюмо ответил высокий солдат в серой шапке, глубоко надвинутой на уши.
— А опасно идти туда?
— Ты попробуй, — криво усмехнувшись, посоветовал солдат, а потом, помолчав, вдруг сказал: — Айда-ка, товарищ, вместе. Я вперед, а ты за мной. Вместе-то веселее. Стрелять будут, бросайся на землю.
У Акимки забилось сердце и по спине побежали мурашки, но он храбро ответил:
— Что ж, идем.
— Зря вы лезете туда, — лениво сказал кто-то позади.
— Ну, вот еще, скажет тоже, — сердито отозвался солдат. — Идем.
Он глубоко надвинул шапку, поправил винтовку, подтянулся и быстро побежал вдоль стен по тротуару, низко пригибаясь на бегу. Акимка побежал за ним. Один дом пробежали, другой. Где-то щелкнул выстрел, и окно над головой солдата печально звякнуло. Солдат прыжками бросился к крыльцу аптеки и здесь присел. Акимка, точно подкинутый пружиной, метнулся за солдатом и присел рядом с ним. Солдат тяжело дышал.
— Откуда это? — тревожно спросил Акимка.
— Что откуда?
— Стреляют-то?
— А черт их знает. Должно, откуда-нибудь с крыши.
— А ведь могут убить, — испуганно сказал Акимка.
Солдат мельком взглянул на парня, и в этот момент Акимка заметил, что солдат дрожит, как в ознобе, лицо позеленело, а глаза страшно расширились и посветлели. Стало жутко. Едва разжимая челюсти, солдат сказал:
— Убить, конечно, могут. Это уж как пить дать. Того и гляди.
Оба, крепко прижавшись к камням крыльца, сидели минут пять. Солдат весь дрожал и сквозь зубы ругал кого-то гнусными словами. И эта руготня Акимке почему-то была неприятнее выстрелов…
Между тем стрельба стихла. Не стреляли даже в Охотном. Солдат поднялся на ноги и осторожно начал осматривать крыши домов, а потом прыжком, словно его кто рванул, выскочил из-за крыльца и побежал через улицу на тот угол, где стояли рабочие. Акимка, не помня себя, не сознавая, что делает, побежал тоже. Откуда-то сверху нервно и беспорядочно затрещали выстрелы. Вокруг защелкало… Солдат, бежавший впереди, неловко споткнулся и, громко и гнусно ругаясь, грохнулся на мостовую. Винтовка с жалобным дребезжанием упала на камни. Акимка успел заметить, что солдат крепко ударился головой о камни. Его серая шапка отлетела далеко вперед.
— А… А… Скорей! Скорей! — кричали с угла.
Акимка перебежал улицу, спрятался за угол в толпу и уже только тогда оглянулся. Солдат лежал все там же, где упал, а кругом него по камням мостовой щелкали пули и подскакивали изредка кусочки земли, поднятые ими…
— Готов, убили! — отрывисто говорили солдаты, стоявшие за углом. — Нужно было лезть, чертям…
Они сердито смотрели на Акимку, будто он был виновником смерти солдата. А тот, бледный, задохшийся, оглушенный, стоял у стены. Он так испугался, что готов был бросить винтовку и горько, по- ребячьи, заплакать, но удержался. И стоял, судорожно отдуваясь. Он вдруг вспомнил, как солдат заскорузлой большой рукой надвигал на уши шапку и деловито поправлял винтовку.
Сверху, с Тверской, приехал лакированный автомобиль со студентами-санитарами. Санитары, чтобы остановить стрельбу, долго махали белыми флагами, на которых были нашиты красные кресты, потом подняли убитого, как тяжелый куль, быстро положили его на носилки и собрались уезжать, но с угла им кто-то крикнул:
— Шапку-то возьмите!
Санитары забыли шапку, и вдруг всем показалось, что шапка для убитого просто необходима.
— Шапку, шапку возьмите! — нервно и злобно кричали рабочие и солдаты.
На момент всем казалось, что вот так и их могут убить, а шапку-то и забудут…
— Возьмите шапку! — истерично крикнул Акимка. — Шапку!
Студент-санитар соскочил с автомобиля, поднял шапку и положил ее на носилки, рядом с головой убитого. Теперь все было в порядке. Автомобиль уехал, и все облегченно вздохнули. На том месте, где лежал убитый, камни потемнели и стояла красная пугающая лужа во впадинах между камнями. Не хотелось туда смотреть, но тянуло подойти ближе и посмотреть пристально…
— Эх, крови-то сколько, — сказал сумрачно рабочий в темной, сильно потертой кожаной куртке и с рыжим теплым шарфом на шее. — Теперь полетела душа в рай… — Рабочий потрогал шарф рукой, подумал и тихонько откликнулся на свои мысли: — Да… Так-то вот.
Все молчали, и каждый думал о чем-то своем, близком, глубоком, о чем никогда не узнают другие.
— В рай, на самый край, — пробормотал все тот же рабочий и скрипуче засмеялся.
— В рай, не в рай, а вообще-то, братцы, дело не того… табак. Бьют по-настоящему.
— А откуда это били?
— Должно, с крыши, с гостиницы. Там их тьма засела.
— А може, от Воскресенских ворот?
— Нет, это с крыши, — подтвердил Акимка. — Я видел, когда бежал сюда: с крыши.
Все с любопытством посмотрели на него. Паренек-то ведь случайно не лежит вместе с солдатом.
— Ну, что, товарищ, чай, у тебя душа-то в пятках теперь? — спросил рабочий, говоривший о рае. — Пожалуй, тебе теперь иголку надо?
— Какую иголку? Зачем? — удивился Акимка.
— Иголку настоящую. Душу-то выковыривать из пяток.
В толпе коротко, нехотя засмеялись. Акимка покраснел, и у него стал такой сконфуженный вид, что пожилой усатый солдат угрюмо сказал ему:
— Зря ты, парень, полез сюда. Право, зря.
— Почему же зря? Разве я не такой же гражданин, как, например, вы? Это даже странно! — запальчиво, обидевшись, уже чисто по-мальчишески выпалил Акимка.
Солдат промолчал и молча, пренебрежительно сплюнул в сторону:
— Тьфу…
Акимка нервно прошелся взад и вперед по тротуару, подошел к самому углу и выглянул к Охотному. Отсюда уже было видно и Охотный, и Воскресенскую площадь, и часовню Иверской иконы, и дальше, через Воскресенские ворота, угол Красной площади. Все было пусто. Ни людей, ни экипажей. И эта пустота особенно пугала. Всегда, даже в глухую ночь, здесь было много народу. А теперь никого. Под Воскресенскими воротами и ближе сюда, за углами, мелькали фигуры, стреляли из винтовок, и пули с резким зиганьем летели мимо, били мостовую и в забор большого строящегося дома. В Охотном ряду, за углом, мелькнула какая-то фигура. Акимка взял винтовку к плечу. Фигура скрылась. Но Акимка, всем существом чувствуя, что ему можно выстрелить и что его никто за это не накажет, прижал к плечу винтовку и нажал спуск. Винтовка резко толкнула в плечо. В ушах загремело и запищало…
Солдаты столпились к углу.
— В кого бил? — спросили они.
— А там студент, кажись…
— Смотри, не убей частного какого. Здесь много шляющих.
Из-за угла опять высунулась фигура в серой шинели и — тррах!.. — выстрелила сюда и опять юркнула за угол.
Пуля отбила кусок штукатурки.
На солдат и на Акимку полетело облачко тонкой пыли. Все разом отшатнулись.
— Вот, мать честная! — удивленно сказал Акимка.
Ему приятно было, что в него стреляли. В него — Акима Розова. Об этом можно потом рассказывать всю жизнь.
— Ах, они!.. — вдруг громко, на всю улицу закричал молоденький солдат. — Они этак, так их. А!
