— Сеоева знаете?
— Ну как же... Хорошо знаю.
— Хотите с ним встретиться?
— Зачем? Чтобы показать ему своей персоной вашу работу?
— Не только! Хотя некоторым полезно знать, как работают чекисты. Главное — убедить его бросить бандитский промысел, выйти из леса.
Урумов задумался. Трудный вопрос ему задал Смиренин, но полковник не удержался и спросил:
— А потом отпустите? Или хотя бы сохраните жизнь?
— Отпустим, — твердо сказал Смиренин.
Урумов недоверчиво посмотрел на него и сказал:
— Подумаю.
18
Гуляев настойчиво предлагал Крикуну поискать фотокарточку Мацкова у местных фотографов. При этом он доказывал, что все адъютанты — щеголи, любители фотографироваться, позировать перед любой камерой, лишь бы запечатлеть свою персону во всех доспехах и подарить даме сердца.
Крикун не отвергал доводы Гуляева, но скептически, относился к такому плану своего молодого помощника.
— Ото, все фотографы узнают, кого шукаем, — заметил он, хотя Гуляев и уверял, что он сделает чисто.
Крикун наконец согласился, а сам обдумывал другие планы. В то время как Гуляев навещал фотографов, выдавая себя за сослуживца Мацкова, и интересовался, не сохранилась ли случайно пластинка-негатив приятеля, Крикун отправился в Павловскую и там занимался расследованием исчезновения Карася.
Жена Карася, убитая горем казачка, оставшаяся с тремя детьми, сама показать ничего не могла. Она допытывалась у Крикуна, не слыхал ли он чего-нибудь о пропавшем муже, подозревая, что приезжий интересуется неспроста и, наверное, ему что-то известно.
Крикун, видя ее заплаканное лицо, как мог, успокаивал и даже божился, что ничего не знает, куда запропастился Карась, потому и приехал в станицу, чтобы разобраться, поговорить с ней и людьми, у которых тот работал на мельнице.
— Вот скажи мне, куда девались хозяева твоего мужика?
— Та хто ж их знае. Мельницу продали, гроши в карман и тягу, а куда, — развела она руками, — не чуть.
— Так и «не чуть»? — усомнился Крикун.
— Може, шо хто и знае. Спросить у жинки, де жив Кривенко.
Крикун расспросил о женщине, у которой квартировал Кривенко, разыскал ее. Она оказалась еще молодой вдовой, жившей в достатке и не горевавшей о муже, погибшем в империалистическую войну где-то в Карпатах. Кривенко, как выяснил Крикун, обещал на ней жениться, но неожиданно и в большой спешке куда-то уехал, ничего ей не сказав. В кармане его брезентовой куртки, оставшейся в доме, она нашла неотправленное письмо, из которого узнала, как он ее обманывал.
— Кому было то письмо? — спросил Крикун.
— Все расскажу вам, як батюшке, — перекрестилась вдова.
Крикун видел, какой злостью наливалось ее лицо при упоминании Кривенко, поверил ей и без крестного знамения. Она начала с того, что квартирант обещал на ней жениться, а сам тайком переписывался с другой, из станицы Уманской, и готовился к свадьбе.
— Скажить, як найдете, я вам четверть поставлю, а его задушу своими руками, — обратилась она к Крикуну.
— Значит, из Уманской, говоришь?
— Так в письме написано.
— А зовут-то ее как?
— Кого? — не понравился ей вопрос.
— Ну, красотку из Уманской?
— Ольга, — помолчав, с неохотой назвала вдова.
— А его? — поинтересовался Крикун, хотя знал имя и отчество Кривенко из купчей, показанной Карасем.
— Василь Леонтич.
— Откуда взялись в станице эти кривенки, денисенки? Може, с луны звалылысь? А?
— Кривенко из Ростова приехал. Казав, шо его в Павловскую послал Кубсоюз. А про Денисенко не скажу. Не знаю. По разговору, из Новороссийска. Там его родня.
— Так, — затягиваясь махорочным дымом, протянул Крикун и продолжал неторопливо рассуждать: — Шо за народ бабы? Не пойму. Прыйшов в курень чужой, може, бандит, а ты пригрела его, сала ему, самогон, в жинки навязалась. А шо ты про его знаешь?
Казачка потупилась, помолчала, раздумывая, что ответить на слова, которые задели ее.
— Правду кажут, шо у бабы волосы довги, а ум короткий. Без мужика жить трудно, а Василь показався хорошим хозяином, сурьезным мужиком, обзавелся мельницей...
Все это, признавалась она, сбило ее с толку. Да особо она и не допытывалась, кто такой, а сам он о себе рассказывал, что из казаков, был на войне, чин свой не называл, но пострадал из-за него, пришлось помотаться по России. Родня его проживала где-то на Кубани, однако появляться там он опасался. Иногда отлучался в Краснодар, ездил в Ростов. Вот и все, что она о нем знала.
— Не все сказала, — упрекнул ее Крикун.
Казачка уставилась на него, насторожилась, не зная, о чем пойдет речь.
— Ну а про его жинку так ничего и не спрашивала?
— Казав, шо не женатый.
— К нему кто-нибудь приходил или так и жил бирюком? — поинтересовался Крикун.
— Как же... Денисенко часто бував, Карась, Сирота, Некоз, Лопата... Приезжали люди из Ростова. Всих не припомню.
— О чем же они толковали?
— Не слухала. Двери закрывали и допоздна разговор та в карты за столом, а як с самогоном, то до петухов.
Заполучив все эти сведения, Крикун посветлел лицом. Возвращался в отдел не с пустыми руками. Было над чем поразмыслить. Он не стал вести никакого разговора со станичниками о Кривенко и Денисенко, а поспешил уехать из Павловской, чтобы его меньше там видели. В Краснодаре, прежде чем отправиться на доклад к начальнику отдела, выслушал Гуляева. Найти фотокарточку Мацкова тому пока не удалось, но он познакомился с бывшим офицером, который занимается фотографией. От него Гуляев узнал, что подполковник, а не полковник, Мацков Василий Леонтьевич учился в Екатеринодарском реальном училище, окончил Одесское военное училище, службу начал в империалистическую в чине хорунжего, командовал сотней, участник «ледяного похода».
— Откуда родом? — спросил Крикун.
— Из казаков Стародеревянской.
— Вот там и ищи его карточку.
— Андрей Карпович, найду. Офицер-фотограф сказал, что в Краснодаре проживают какие-то родственники Букретова и его жены. Прямо под боком.
— Надо найти.
— Ищу. У них могут быть фотографии.
