подручных информацию о положении дел у нас. «Официальные немецкие шпионы» — военный и военно- морской атташе германского посольства в Москве зачастили к нам на юг под видом прогулок по Черному морю.
Зашевелился и Пери, которому было поручено смотреть за кусочком нашего побережья.
Второй раз ему не пришлось искать адрес Исмаила. Убедившись в том, что в квартире никого нет, Пери довольно смело вошел в комнату Меретукова и заявил подчеркнуто официально:
— Мне поручено встретиться с вами.
Исмаил хотя и был предупрежден о возможности такого визита, но сразу как-то растерялся. Его удивило то, что Пери назвал псевдоним, присвоенный Исмаилу в Стамбуле. А Пери расценил это состояние Исмаила как вполне естественное и нисколько не удивился его волнению. Дальнейший разговор был предельно кратким. Пери предложил встретиться на вокзале.
— Я сам к вам подойду, — сказал он и сразу же покинул комнату Исмаила.
Исмаил немедленно сообщил Крикуну об этом посещении. События на вокзале проходили под наблюдением оперативной группы в составе Смиренина, Крикуна и других.
— Исмаил, видя нас, действовал смелее, но все равно волновался, — рассказывал Андрей Карпович. — Да и мы тоже волновались. Не каждый день и даже не каждый год можно увидеть такое. Живой шпион, тощий, аккуратно выбритый немец с потертым портфелем в руках, толкался на вокзале и посматривал издали на Исмаила. Потом подошел к Исмаилу у расписания поездов и, не поворачивая головы, сказал, чтобы он трамваем ехал в близлежащий сквер за железнодорожной насыпью.
— Опытный шпион, а действовал примитивно, да и не совсем логично, — высказался я.
— Я рассказываю то, что было, — буркнул Андрей Карпович. — Ничего не прибавляю и ничего не убавляю. Думаешь, если он немец, то такой умница, что хоть на божницу его?
— Я просто рассуждаю по поводу его действий.
— И я не считаю его дураком. Посоветовались мы с Василь Василичем и решили задержать его. Провели обыск. Дома в тайнике обнаружили полевую карту района Новороссийска с пометками. Хорошее доказательство!
16
В первые дни ареста Пери Мико Карлович, он же Кемпке Клаус Карлович, твердил на допросах, что с его арестом произошло досадное недоразумение, угрожал непременно позаботиться о привлечении виновных к ответственности, если следователь будет и дальше держать его взаперти, в следственном изоляторе. Потом попытался договориться со следователем, чтобы тот отпустил его на свободу по-хорошему, обещая взамен не требовать свидания с прокурором и замять недоразумение с его арестом...
В ответ на свои просьбы Пери-Кемпке увидел на лице следователя едва заметную улыбку. Тогда в ход была пущена последняя и опять-таки довольно наивная для шпиона с большим стажем мольба отпустить его под подписку о невыезде по причине плохого состояния здоровья. Обещал явиться по первому требованию следователя.
Старший лейтенант госбезопасности Василий Васильевич Смиренин, которому перевалило уже за пятьдесят, как никто другой знал Пери-Кемпке, и поэтому ему поручили расследование уголовного дела. В следственных вопросах он разбирался не хуже следователя, имел свой тактически грамотный почерк ведения допросов. Василий Васильевич внимательно выслушивал Пери, отмечал про себя малейшие оттенки в его поведении, видел, что за всеми его просьбами кроется растерянность, которую он с трудом скрывал, стремление ухватиться за ту самую спасительную соломинку.
С каждым днем пребывания в камере Пери заметно сдавал занятые им позиции — свою напускную важность и даже снисходительность к следователю. Что же касается высказанных им просьб, то Смиренин отнес их на счет полного незнания процессуальных норм ведения следствия и примитивности его гражданской подготовки. Видно, Пери слишком был уверен в себе и не ожидал ареста. Всего за месяц до ареста чекисты вновь зафиксировали его встречу с сотрудником военно-морского атташе Германии в СССР.
Пери вел себя беспокойно. По ночам не спал. Вскакивал с топчана и метался по тесной камере. Он понимал, что помощи ему ждать не от кого, германский рейх за него не замолвит ни одного слова. Посольство, консульство, официальные представители военно-морского атташата умоют руки и будут уверять советские власти, что они не знают никакого Кемпке-Пери.
И еще Пери выводила из терпения мягкая спокойная улыбка следователя. Смиренин не повышал голос, к великому удивлению арестованного, не угрожал никакими карами, а вел с ним как бы беседу на допросах. Из всего этого Пери заключил, и не без основания, что следователь не выдает никакой озабоченности, уверен в своем успехе. От арестованного, когда он остается один на один со следователем, трудно скрыть малейшую раздражительность, неуверенность. Каждое движение, акцент каждого вопроса и слова на допросе не ускользают от него.
Уже на нескольких допросах следователь не высказывал сомнений в его показаниях, а добросовестно записывал все то, что он ему рассказывал из своей биографии. Это в свою очередь начинало беспокоить Пери, так как все, что он говорил о себе, не выдерживало тщательной проверки, если не считать работу в совхозе и последнего года, проведенного в эстонском селении под Сочи.
Поняв всю бесперспективность своего запирательства, Пери сам попросился на допрос. В кабинет вошел обмякшим, сидел на табуретке с опущенной головой, совсем не так, как это было в первые дни.
— Ну, рассказывайте. Слушаю, — сказал Смиренин. — Куда за кислым молоком ходили?
Пери вздохнул при упоминании кислого молока, но словно не обратил внимания, начал давать показания издалека:
— Впервые в Россию я приехал в тысяча девятьсот пятнадцатом году. До этого работал в типографии отца в Магдебурге на Эльбе.
— Вернемся к пятнадцатому году. Как случилось, что вы попали в шпионы?
Пери поморщился. Ему не нравилось это слово.
— Совершенно случайно. В типографии подпольщики печатали листовки. Об этом стало известно в полиции. Однажды полиция обыскала типографию и увезла с собой нескольких рабочих, в том числе и меня, несмотря на протесты отца. Отпустили меня после того, как я назвал лиц, которых подозревал. Видимо, полиция рекомендовала меня в разведку... Потом я приехал в Россию.
— Как это приехал? — спросил Смиренин. — Между Россией и Германией тогда шла война.
— Да, конечно. Меня перебросила германская разведка через Швецию и Финляндию под видом одного из русских подданных, которые интернировались в те годы из Германии в Россию.
— С какой целью?
— Мне дали несколько писем. Некоторые я должен был вручить лично адресатам в Петрограде, а часть послать по почте. Это задание я выполнил. Кроме этого, мне было приказано обосноваться на жительство в русской столице и собирать сведения о петроградском военном гарнизоне и береговых укреплениях. Донесения отправлять по данному мне адресу в Швецию. Мне приходили письма на «до востребования», на предъявителя рублевой ассигнации с обусловленным номером.
— Под какой фамилией вы жили в России?
— Гельзинг.
— Это настоящая ваша фамилия?
— Да. Кемпке я стал перед отъездом в Россию в тридцать втором году.
— Продолжайте.
— Я работал тогда против царя, поэтому рассказываю все откровенно и не считаю это за преступление.
Пери напряженно посмотрел при этом на следователя, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него эти слова. Про себя он надеялся, что «работа против царя» будет засчитана в его актив. Не
