чтобы вся округа слышала:
— И не надейся, что я позволю оставить у себя твоего выродка!
Глава 13
— Значит, никакого парня никогда не было?
— Боюсь, что да.
— Да уж, нечего сказать, хороша моя дедукция, — произнесла Тери и громко вздохнула. — Признаться, я была бы куда меньше поражена, если бы ты заявила, что собираешься сменить пол. Кто еще об этом знает?
— В Ривер-Фол — больше никто. Ты первая, кому я об этом рассказала.
— И ты сама на это решилась?
— Да.
— Вот и думай, что знаешь человека. А ты не так проста, как мне всегда казалось. Впрочем, это касается всех, не только тебя. Наверное, все оттого, что мы привыкли судить о книге по обложке. Только не надо думать, что мой Ник подрабатывает стриптизером.
Ханна шутки не приняла.
Обе они сидели у Тери в кухне и пили чай маленькими глоточками. В комнате, да и во всем доме, не было и следа внезапно нахлынувшего на хозяев творческого порыва. Откуда ему было взяться, когда, кроме Тери, здесь еще проживали двое гиперактивных детей и муж-здоровяк, который почти всю неделю проводит на шоссе за рулем шестнадцатиколесной фуры, а потом, вернувшись домой и рухнув в кровать, отсыпается двое суток подряд. Но все здесь было веселым и успокаивающе нормальным: ожидающая, когда ее сложат, куча постиранного белья и намазюканные руками рисунки, приклеенные скотчем к холодильнику.
— Как ты думаешь, что мне делать?
— Да уж, задача не из легких. В такой ситуации тебе остается лишь одно. Помирись со своими тетей и дядей. Расскажи им все, что рассказала мне. Нельзя допустить, чтобы они думали, что тебя обрюхатил какой-то заезжий водила в дешевом мотельном номере.
— Думаешь, я поступила неправильно?
— Что ты, дорогуша, конечно нет. Просто ты пока так молода и ранима… Нуда ладно, к черту все это! Что сделано, то сделано. Ты хочешь родить этого ребенка, верно?
— Да, хочу.
— Ну, тогда так. Ты его воспитывать не собираешься. Просто отдашь другим. Следовательно, все это временно. А значит, нужно думать о том, что происходит сейчас. Что тебе делать с тетей и дядей? Хочешь услышать совет от всего сердца? Дай им еще шанс. Могу поспорить, они сменят гнев на милость, если ты им все объяснишь так, как объяснила мне. Если нуждаешься в моральной поддержке, могу поехать с тобой.
Ханна отодвинула от себя чашку.
— Спасибо. Но тетя Рут посчитала бы это непростительным вторжением в личную жизнь. Это семейное дело.
— А вот и нет. Это твоя жизнь. Твое тело. Ты уже взрослая. Ну, почти. И не все из нас живут так, как это было в средние века. Вот сейчас только приду в себя и скажу, что ты поступаешь храбро. Необычно, но храбро.
— Не думаю, что Рут с этим согласится.
Тери убрала чашки и быстро пробежалась мочалкой по столу.
— Давай разберу тебе диван, дорогая. Ванная в полном твоем распоряжении. О, если захочешь принять ванну, кинь их надувную субмарину на пол.
На следующее утро Ханна помогала Тери с домашними хлопотами, что открыло ей глаза на некоторые вещи. Она осознала, что жизнь большинства людей сводилась к регулярному приему пищи и постоянной стирке. Приключения быв. но: только в кино.
Она мозговала над советом Тери всю вечернюю смет и, когда Бобби погасил вывеску «Голубого рассвета», приняла решение.
Герб смотрел вечернее шоу с Джейн Лео, когда Ханна переступила порог гостиной.
— А где тетя Рут? — спросила она.
Он показал в сторону кухни. Ханна заметила красный огонек сигареты и поняла, что тетя Рут сидит за кухонным столом и курит в темноте. Тут Герб встал, чтобы выключить телевизор, и в голове у Ханны мелькнула давно забытая картина. В день похорон ее родителей все было так же: Герб — в одной комнате, Рут — в другой, телевизор орет, никто и не пытается кого-то утешать, да и вряд ли это получилось бы в том шуме. Когда экран погас, дом захватила гнетущая тишина, и это как будто подчеркивало их отдаленность друг от друга.
Вот и сейчас так.
— Ты не ночевала дома.
— Я была у Тери.
— Тебе не кажется, что стоило предупредить тетю? Она о тебе волновалась.
— Я уже взрослая и могу делать что хочу.
— Разумеется. — Он беспокойно заерзал в своем кресле-шезлонге. — Это правда, что говорит твоя тетя?
— Это не то, что вы думаете, дядя Герб.
— Значит, ты не беременна?
— Нет, беременна, но… — Ханна замолчала.
— Но? Насколько мне известно, здесь никаких «но» быть не может. Ты либо беременна, либо нет. Ты знаешь, кто отец?
Ханна посмотрела дяде прямо в глаза. Его лоб покрывала паутина глубоких морщин, и белый свет стоящей возле кресла лампы, казалось, вдавливал их еще глубже.
— Да, я знаю, кто отец. И знаю, кто мать.
— Смеешься надо мной?
— Нет. Я — суррогатная мать.
— Чего?
— Я вынашиваю этого ребенка для другой семьи. Сами они не могут иметь детей.
— Господи Иисусе! — Герб откинулся в кресле и закрыл глаза, как будто почувствовал минутный приступ головокружения.
— Я пошла в агентство. Они предложили мне помочь семейной паре, у которой долгие годы не получается завести ребенка. Мне сделали искусственное оплодотворение. Все происходило во врачебном кабинете.
— Они тебе за это платят?
Ханна кивнула.
— Сколько?
— Тридцать тысяч долларов. Плюс расходы.
Герб открыл глаза и свистнул.
— Почему же ты не рассказала Рут?
— Я хотела, но она не дала мне.
— Она сильно расстроилась, ведь ты напомнила ей об аборте после стольких лет и все такое. Ты и вправду ей сказала, что Господь покарал ее?
— Мне очень жаль, дядя Герб. Я не должна была так говорить, но я, между прочим, тоже была расстроена.
— Конечно, мы с твоей тетей никогда не скрывали, что после этого уже не могли иметь детей. Аборт принес ей… принес нам… много страданий. Случалось, что иногда я говорил ей такое, чего, возможно, не
