Знаешь?
Константин покрутил мошной, коротко стриженной головой.
— Ну, маньяки! Ну, артисты, мать вашу!… Устроили цирк! Чуть юбилей нашей национальной гордости не сорвали! Падлы! Знаешь, кто приходил к Мише под видом месье Леона?
Я уже знал, что он мне сейчас скажет. Константин только подтвердил мои предположения. Он сказал весомо и сурово:
— Генерал Багиров! Паричок седенький ежиком нацепил. Под месье Леона сработал, как Аркадий Райкин…
— Зачем он это сделал?
— Он хотел расколоть оценщика! Он думал, что оценщик и на профессора работает!
— Откуда ты узнал это? — поразился я.
— Игорь Михайлович меня надоумил! Мы только что от Миши. Я его к стенке прижал, он и раскололся, сучило! Боится, как огня, генерала. Это же зверь и маньяк! Я понятно излагаю?
Я оглянулся на дверь и тихо спросил:
— Генерал к антиквару с Мангустом приходил?
— При чем тут Мангуст? — насторожился Константин.
— Кто же оценщика на струну подвесил? Сам генерал?
Константин задумался.
— Мог и сам. Видел бы ты его на допросах, Ивасик. Зверь лютый. Кавказская кровь… А мог кого-нибудь из своих чекистов-отморозков захватить…
И про это я тоже думал. Роль Мангуста у антиквара вполне мог сыграть незаметный майор Юрик со страшными глазами. Мог… Но зачем генералу вешать оценщика?… Его повесили, чтобы напугать покупателя, у которого находился гарнитур с бумагами… А гарнитур-то был у самого генерала… Значит, Мангуст был после генерала. И Миша его видел, если к сейфу кинулся…
Константин смотрел на меня с саркастической улыбкой.
— Брось, конспиролог, свои «парижские тайны». Брось свою херню! Все предельно просто! Генерал сам подвесил оценщика, чтобы взвинтить цену на бумаги!
Этот маньяк до сих пор думает, что они кому-то нужны! Ты убедился, Ивасик, что они никому не нужны, кроме тебя? Нет больше в мире такого мудака! Я понятно излагаю?
Я не стал спорить с ним, я спросил:
— А как у вас Мангуст оказался?
— Сам пришел,— тут же ответил Константин.— Я же говорил тебе — никуда он не денется. Я же говорю, он хоть и хищник, но просто большая крыса. А ума у него с гулькин хер. Мангуст сначала действует, а потом уже думает. Понял Мангуст, что ему могут пришить убийство своего шефа. И пришел. Со всеми бумагами и кредитками Адика. Сдаваться пришел Мангуст. Мы решили его припрятать, пока следствие по самоубийству Адика не кончится. А оно завтра кончится. Завтра Адика похороним. И отправится Адик к хвостатым ментам на сковородку. Я понятно излагаю?
У меня оставался к нему еще один вопрос. И я его задал:
— Зачем ты отдал мою рукопись Критскому?
Константин ответил так, как я и предполагал:
— Игорь Михайлович сам ее у меня попросил.
— Зачем?
— После вашей первой встречи в «святая святых»… Помнишь? Когда он впервые узнал про бумаги Геккерна, он решил, что ты к нам подослан…
— Кем?
— Ну, этими… маньяками… Он и попросил у меня твою рукопись почитать, чтобы понять, чей ты на самом деле родом и откуда ты. Я понятно излагаю?
Константин посмотрел на часы и хотел уже встать, но я его удержал.
— А ты знаешь, что твой Критский сам давно в органах работает, что твой доктор наук — «искусствовед в штатском»?
Константин недовольно поморщился:
— Ну и что? А время тогда какое было? Игорь Михайлович тогда чуть ли не за диссидента у них считался. За границу его не пускали. А ему позарез нужно было на конгресс в Париж попасть. Вот он и согласился, для вида, на них поработать немножко… Что такого? В разгул гласности Игорь Михайлович сам в этом признался при всех, на собрании критиков. Заклеймил провокацию органов! Такую оплеуху им отвесил!…
— Костя, — остановил его я, — он же до сих пор на них работает…
— Да какая у них сейчас работа? — отмахнулся Константин. — Видимость одна! Нет больше КГБ! Любимый город может спать спокойно! Я понятно излагаю?
Тогда я сказал то, что меня больше всего волновало:
— Критский мою рукопись снес на Литейный!
Константин встал, глаза стали стальными, лицо хищно вытянулось.
— Рукопись твоя, Ивасик, как эти бумажки, на хер никому не нужна! Я понятно излагаю?
Я растерялся.
— Ты же хотел издать мою историю-
Константин наклонился ко мне:
— Пошла на х… твоя история и твоя долбаная немытая Россия! Я понятно излагаю? Что она мне дала? Зону?! Я сам всего добился! Сам! Я ей ничем не обязан! Брось, Ивасик, врагов России искать! Брось маньячить! Пусть ее отмоют как следует, чтобы мне за нее не стыдно было!
Я хотел возразить.
— Уймись, Ивасик! По-хорошему тебя прошу! Не срывай юбилея нашей национальной гордости! Я четыре года на это мероприятие убил, всадил уйму денег! Я не дам тебе мой бизнес сорвать! Я лично не допущу этого, Ивасик! Если ты свои маньячные бредни не оставишь — будешь иметь дело лично со мной! Врагом моим персональным станешь! Я понятно излагаю?
Я сидел пришибленный. Константин снова сел, толкнул меня коленом.
— Плохо выглядишь, конспиролог. Устал. От твоей дурной головы, как говорится, никому покоя нет.— Константин достал из кармана пластиковую карточку «Visa».— Кредитка твоя, между прочим, тоже настоящая. Жалел тебя твой Адик. И я тебя, лоха, жалею. Отдохнуть тебе надо, Ивасик. Слушай, я же говорил, сегодня как раз рейс в твою Африку. Во вторник — утром, в пятницу — ночью. Улетай ты в Африку, Ивасик. На бегемотов погляди. На крокодилов. Развейся. Прилетишь другим человеком. И я к тому времени освобожусь. Денег у меня будет уйма! Оттянемся мы с тобой, Ивасик, по полной программе! Я понятно излагаю?
В дверь заглянул Критский.
— Константин Николаевич, в Смольный пора!
Константин ткнул меня коленом, встал и сунул мою кредитку себе в карман.
— Договорились, Ивасик? Билет твой из-за меня пропал… Новый билет за мой счет, по понятиям. Толик!
Из-за плеча Критского выглянул Мангуст. Константин достал свой мощный бумажник и отсчитал десять зеленых сотен.
— Толик, организуй Ивасику билет в Африку. Туда и обратно.
— Есть, — по-борцовски кивнул головой Мангуст.
Все повторялось. Мангуст опять доставал мне билет в Африку. Все повторялось, как во сне.
— Толику лучше не выходить,— вмешался Критский.
— «Аэрофлот» тут рядом, через площадь, — успокоил его Константин и протянул мне руку. — Я не прощаюсь. Я к тебе без четверти семь загляну. Выпьем посошок на дорожку, Ивасик. И кредитку отдам. Бай-бай, как говорится.
Критский протянул мне свеженькие копии Геккерновых бумаг и на прощание лукаво улыбнулся:
— Бон вояж, как говорят французы.
Они ушли. Я прижал к груди копии, взял со стола топорик и полез в темный лаз. Мангуст вдруг подошел
