Дорогая, хорошая Иринушка!
Несколько дней назад получила твоё письмо от 10-го, а вчера — передачу. Спасибо тебе и девочкам, как всегда, всё было очень вкусное. Тем более мне было приятно, что я теперь уже недели две вдвоём с Тамарой. Ты понимаешь, как нам хорошо вдвоём. Мама была бы очень рада, если бы узнала.
От неё я получила уже очень давно письмо от 30.3., но не хотела отвечать, потому что решила, что лучше написать вам обеим сразу, ведь, если её дело может действительно скоро кончиться, то письмо моё её не застанет. Но ты, Иринушка, всё-таки пиши маме и папе до последнего момента, ты понимаешь, какое у них теперь нервное состояние. Мне же, если нет времени, можешь не писать, я не буду сердиться. Иринушка, меня огорчает, что ты питаешь такие розовые надежды относительно моей судьбы. Во-первых, ты напрасно так часто ходишь узнавать обо мне и тратишь время. Безусловно, это вопрос не дней, а недель. С мамой и папой решится скорее. Я мечтаю, что мама скоро приедет и сразу придёт ко мне на свидание. Тогда пусть она просит, чтобы дали побольше времени. И папе тоже.
Передай девочкам, чтобы они, если видятся со Стеллой, передали ей мой большой привет. Как её здоровье?
Что касается совершённой тобой небольшой глупости — она касается зеркала. У меня на складе есть большое и маленькое. А здесь оно мне не нужно, я ведь тебе говорила, а ты никак не хотела понимать. И хоть бы предупредила меня. Ну, ничего.
Дорогая Иринушка, желаю тебе ни пуха, ни пера в будущих экзаменах. Бедняжка, сколько волнений в такой момент.
А от папы что-то ни слуху, ни духу. Интересно, как он реагирует на ожидаемые перемены в его судьбе. Так или иначе, но наша мечта осуществится — мы увидимся и с ним, и с мамой.
Будь здорова, Иринушка. Большой привет девочкам, привет от Тамары, крепко-крепко тебя целую. Письмо моё всё-таки пошли маме. Ещё раз целую, Майя.
Прости, если письмо без марки — это не от меня зависит.
Любимая моя мамочка! Прости, что не сразу ответила, но у меня были на этот счёт соображения всякого рода.
По твоему письму, дорогая моя, я вижу, что ты себе нашу встречу рисуешь совсем не так, как это, очевидно, произойдёт. Теперь-то ты уже знаешь, что скоро решится твоя и папина судьба. Так что, если ты скоро приедешь в Москву, то, каково бы ни было решение по моему делу, мы с тобой сможем встретиться.
Больно мне очень, что ты, как и Ирина, настроилась на самые блестящие результаты от всей этой истории для меня лично. Странно это читать в твоём письме, ведь ты никогда не была склонна к самообольщениям. Будем же мужественны, мамочка. Впрочем, я сама понятия не имею, как всё это обернётся, но всё-таки готова на всё. Прости, мамочка, тебе тяжело это слышать конечно, но мне просто невыносимо это ожидание приятных сюрпризов.
Уже больше двух недель мы вместе с Тамарой. Мы не ожидали такого счастья, представляешь, как мы ликовали! Очень хочется и Суслика в нашу компанию, но едва ли удастся. Надеюсь увидеться с нею после решения. Логики в этом мало. Тамара мне рассказала, конечно, о тебе и Сусанне, она вами буквально бредит. У неё с собой несколько английских книг, но увы, они в полном пренебрежении. Читать у нас тоже не хватает времени. Но теперь уже частично наговорились, так что опять возвращаемся к книгам. Я прочла том Ибсена: «Бранд», «Пер Гюнт», «Кесарь и Галилеянин» и др. Должна признаться, что «Бранд» не произвёл на меня большого впечатления. Я, вероятно, «не доросла». А от второй и третьей драмы я в восторге. Перечитываю сейчас Гейне, когда-то, лет пять назад, — моего самого любимого поэта и писателя. О ужас, «Путевые картины», которые меня когда-то очаровали, почти не трогают, а над памфлетом «Людвиг Бёрне» я чуть не уснула. Как странно меняются вкусы. Ещё плохо, что у нас с Тамарой разные литературные интересы, а выписываем книги мы вместе. Ну, ничего. Большой привет от Тамары. Целую тебя крепко, жду твоего приезда. Ирка продолжает таскать всяких куриц, но я теперь не сержусь. Будь здорова, М.
Из писем отца мне
Теректы, 9.11.54.
Славный мой Маечек!
Получил твою фотокарточку с пометкой 8.IX.54 вместе с письмом. Фотокарточка, как водится, пошла по рукам. Общее и единодушное заключение: замечательная красавица, и очень похожа на меня. Соответствующий вывод о собственной наружности я сумел бы сделать, даже если не жевал бы вот уже вторую неделю учебника логики для средней школы. Кстати об учебниках и о школе вообще. Я на днях прочёл том писем Чернышевского из Вилюйска и Астрахани и, во-первых, укрепился в своём старом отвращении к школе и школьной науке и, во-вторых, утешился, что ты, хотя и невольно, покончила с этой глупостью.
Я очень рад, что ты занимаешься самостоятельно, в особенности, языками — пригодится.
Твоих приятелей я тут, увы, не встречал, но самый факт их наличия уже позволяет мне, как говорят англичане, «сложить два и два вместе». Хорошо! Твоя «глупая» болезнь меня, конечно, страшно огорчила. Но ведь можно сделать операцию. Главное — помнить, что энтузиазм хорош только в умеренных количествах.
Признаюсь, что карточка твоя мне не совсем понравилась — ты похожа, правда, на мадонну, но сильно изнурённую, перевыполняющую планы. Доченька, спокойнее — жизнь вся ещё впереди.
У меня пока никаких новостей. Но, возможно, будут скоро. Я не работаю совсем, здоров, как никогда, и ни в чем не нуждаюсь. Через пару недель приедет суд, и, если я об него не споткнусь, то ещё через пару месяцев я буду жить-поживать и добра наживать где-нибудь в пределах Средней Азии. Тогда я начну думать, что дальше делать. А пока я читаю, отдыхаю и с нетерпением жду ваших писем. Кстати, поучи свою маму, что мужа забывать — нехорошо — она мне совсем не пишет. Это у неё, наверное, наследственное от Иринушки. Целую тебя, милая, и жму руку твоим друзьям. Твой любящий папа.
13.4.55
Здравствуй, доченька дорогая!
Как ты увидишь по обратному адресу на конверте, я уже на новом месте и, по-видимому, прочно. Так-то — «человек полагает, а Бог — располагает». Впрочем, место неплохое. Называется инвалидный дом, а скорее похоже на дом отдыха. Кормят хорошо, одевают чисто, постель ослепительно чистая, по сравнению с местом, откуда я прибыл — прямо райская жизнь. Но я не об этом мечтал, и хотя «нет ничего вечного на земле», и это, я уверен, тоже не вечно, но немножко обидно.
А я мечтал уже скоро свидеться с тобою по пути в Москву, мечты эти были нереальны, я это прекрасно сам знал, но всё же какой-то шанс был. Ну, да Бог с ним — мы всё равно увидимся и, я надеюсь, скоро.
Почтовую плотину, по-видимому, наконец, прорвало, и я получаю письма пачками, и в том числе из разных мест получил твой адрес, и я пишу прямо тебе.
Я по-прежнему увлекаюсь науками, вернее, философствованиями по поводу науки. Я, например, твердо решил узнать, наконец, что такое теория относительности, и терпеливо жую статьи, ругающие Эйнштейна, стараясь по цитатам разобрать, в чем дело. Трудно. Только на днях я набрёл на номер журнала «Вопросы философии», в котором велась дискуссия на эту тему. Никогда я так не жалел о своем невежестве, как теперь. Я вспоминаю свою молодость, когда модно было толковать о необходимости «выработать себе мировоззрение», и думаю, что сейчас это даже более необходимо, чем когда-либо. С
