полу». Она не разобрала, что ответила мама.
Снова закрыв глаза, Абби подумала о поцелуе. Нет, это не было поцелуем. Только легкое прикосновение губ. И он ушел.
Ее лодыжка горела. Но на перелом это не было похоже.
Разумеется, этот список не включал того, что не относилось к ней лично. Например, она нечаянно сломала руку сестре, когда они играли еще детьми, разбила не одну мамину вазу, испортила газонокосилку, поцарапала папину машину, когда училась водить…
Поток ее мыслей был прерван двумя санитарами и медсестрой, подошедшими к ней.
Они подняли ее и усадили в кресло-каталку.
Двумя часами позже с забинтованной лодыжкой, балансируя на костылях, одолженных больницей, Абби медленно ковыляла к выходу. Она собиралась взять такси. Конечно, она не могла вести машину. И вдруг увидела Сэма. Он стоял около ее машины и озирался по сторонам. Волновался? — предположила она. Беспокоился о ней? Или просто злился, что она еще не уехала? Какие еще неприятности она ему доставит?
Никаких — вот единственный ответ. На то, чтобы доставлять неприятности, нужны силы. А их у нее не осталось.
Наблюдая за ним, пока он ее не заметил, она почувствовала, что он ей неприятен. Когда они впервые встретились, она нашла его высокомерным, раздражающим и подозрительным. Слишком высоким, слишком худощавым, совсем не таким мужчиной, которые ей обычно нравились. Ей всегда нравились элегантные, вежливые, хорошо воспитанные мужчины. Но ведь они нравились не ей, Абби, а той женщине, которую она изображала.
А он… Он был в ярости из-за того, что она его поцеловала. Почему?
Он неожиданно повернулся и увидел ее.
— Я искал тебя, — сказал он тихо. — Твоя машина все еще здесь, но тебя не было у Деллы.
— Не было, — согласилась она, избегая смотреть на него. — Она не сломана, — добавила она.
— Хорошо.
— Только вывих. Бинты можно снять через несколько дней.
— Да, извини.
— Это не твоя вина.
Она не знала, что он имеет в виду, когда извиняется. Но это не имело значения.
— Ты, наверно, голодна.
— Не особенно.
— Тебе надо поесть.
— Да.
Может, поэтому у нее кружилась голова? От голода? И еще она ощущала слабость. Или, может, солнце светило слишком ярко. Много причин.
— Где ключи от машины?
Неуклюже опираясь на костыли, она вынула ключи из сумки и протянула ему. Открыв пассажирскую дверь, он помог ей сесть. Не дотрагиваясь. Очень осторожно. Положив костыли сзади, сел рядом.
— Ты еще не видела по-настоящему Гибралтара, не так ли?
— Не видела.
— Что ты знаешь о нем? — спросил он, заводя машину.
— Не много, только что здесь есть обезьяны, красные телефонные будки и старые добрые английские полицейские.
— Да, маленький кусочек Англии. Здесь около шестидесяти обезьян. И по легенде они прибыли из Марокко по туннелю под землей. — (Она улыбнулась). — Вопрос о принадлежности Гибралтара Великобритании поднимается ежегодно. Испания требует пересмотра границ. Английское правительство только улыбается и говорит: «Извините». Здесь живут генуэзцы, еще есть мальтийцы, испанцы, индийцы и марокканцы. И все такие же англичане, как Биг-Бен. Английский — официальный язык, хотя большинство населения двуязычное.
— А ты?
— Я тоже. Слева напоминание о войне. — (Взглянув, она кивнула.) — Во время обеих мировых войн мы обеспечивали безопасность гавани, где союзники могли ремонтировать корабли и держать склады с оружием. Аэропорт был построен во время Второй мировой войны, что означало исчезновение футбольных и крикетных площадок.
Абби знала, что он говорит только для того, чтобы говорить. Говорит то, что приходит в голову, чтобы избежать разговора о том, что произошло в больнице. Может, оно и к лучшему.
— Тебе, конечно, известно, что генерал Франко закрыл границу и она была закрыта до восемьдесят пятого года. Странно, но это только усилило наше желание оставаться под Британией и разорвать связи с Испанией. Некоторые гибралтарцы даже были расстроены, когда границу открыли. Мне кажется, им нравилось уединение. Мы подъезжаем к Каталанскому заливу. Слишком застроено, но места здесь потрясающие. Все пляжи расположены на этой стороне мыса.
Она кивнула и перевела взгляд на залитое солнцем Средиземное море. Все скалы здесь, казалось, состояли из известняка. Не то чтобы известняк ее очень уж интересовал, но это был повод для разговора.
— Раскопки известняка?
— Его использовали для очистки воды.
— Использовали?
— Да, сейчас есть более современные способы очистки.
Он продолжил объяснение системы водоочистных сооружений в Гибралтаре.
Час спустя он остановил машину рядом с канатной дорогой.
— Здесь есть маленькое кафе, совсем недалеко.
— Я не могу.
— Там есть терраса с прекрасным видом, — быстро добавил он. — Я знаю, что ты не ходишь в рестораны, но подумал, что…
— Хорошо, — прервала она. — На террасе, должно быть, приятно.
Она подумала, что в кафе ей будет легче находиться, чем в машине наедине с ним. Сэм вылез из машины, достал костыли и, открыв дверь, протянул их ей. Он был очень напряжен.
— Здесь ступеньки.
— Я справлюсь, — тихо ответила она.
Ковыляя позади него, она поднялась по деревянным ступенькам на террасу и села под широкий зонтик. Ничего не было сказано о том, где она будет обитать, пока ее лодыжка не заживет. Ни слова не было сказано о произошедшем в коридоре больницы. Почему он был в ярости?
Улыбающаяся женщина поприветствовала Сэма, посочувствовала Абби по поводу лодыжки и протянула им меню.
Сэм даже не открыл свое меню, просто заказал бургер и салат.
— Лучший в городе, — объяснил он Абби.
— Тогда мне то же самое.
— Что вы будете пить? — поинтересовалась официантка.
— Кофе с молоком и воду.
Она не спросила Сэма — наверное, знала, что он обычно пьет.
Когда она ушла, возникла пауза.
— Ты пила что-нибудь холодное по дороге сюда?
— Извини?
