завитками его курчавых волос, и его голова превращается в большой одуванчик. А потом из саней неторопливо выходит его молодая красавица жена.
— Кто этот мистер с вьющимися волосами?
Оказывается, Саманта не знает Пушкина. Про медведей на улицах Москвы успела узнать, а на Пушкина не хватило времени.
И мне станет обидно, что она не знает нашего великого поэта.
Я бы зажег в Саманте тягу к таинственному Пушкину. Придет время, она сама откроет для себя великого поэта.
Придет ли время?
Тогда я верил, что придет, и продолжил бы путешествие по моей Москве. Я бы привез Саманту на Горбатый мост.
Пусть бы она молча осмотрела его, пусть бы спросила:
— Зачем мост, если нет реки?
— Река была… когда-то. Ее спрятали в трубы.
— Значит, мост не нужен!
— Этот нужен. Этот мост соединяет настоящее с прошлым, — объяснил бы я девочке, — а между ними время, как река.
— Мост через время. — Саманта обрадовалась бы этому открытию. — А что это за прошлое, к которому перебросили мост?
— Борьба за свободу. Как в Америке боролись с рабством, так и в России… Ты проходила по истории?
Саманта бы утвердительно кивнула — вспомнила урок истории.
— Люди шли в бой с песней «Нет, никогда мы не будем рабами». И погибали, — продолжил бы я свой рассказ. — «Это есть наш последний и решительный бой».
— И бой шел на этом мосту?
— Нет, Сэми. Того моста уже нет. Это памятник героическому Горбатому мосту. И если стоять на нем и думать, почувствуешь течение времени, как течение воды… По этому мосту приходит будущее. Ты видишь вокруг высокие, красивые дома? Когда-то на их месте были жалкие лачуги.
— В них, как на плантациях Юга, жили рабы?
— Ты все правильно поняла, Сэми, — сказал бы я. — А теперь перейдем по мосту через время. Я хочу вместе с тобой вернуться в 1941 год.
И повез бы я мою маленькую американскую подругу на бывшую окраину Москвы. Я показал бы ей школу. Самую обычную школу-новостройку, похожую на пособие по геометрии.
— Посмотри, Сэми. Это — школа.
— Вы учились в этой школе?
— Учился… Здесь… На этом месте. Только тогда здания школы не было. Здесь было поле.
— Вы учились в поле?! — Глаза девочки вспыхнули бы от удивления.
— Здесь было поле боя. Помню, по утрам выпадала холодная роса. А потом ударили морозы. Они ударили рано, в октябре. Я здесь здорово учился, Сэми. Так здорово, что едва жив остался. Здесь стояла шестая батарея. Штурмовики фашистов вылетали из-за ближнего леса. Появления танков мы тоже постоянно ждали оттуда… Мы глохли от стрельбы.
— Это было страшно?
— Мы тогда были очень молодыми. Еще не научились бояться. Теперь, когда оглядываюсь на это поле, становится страшновато.
— А как же школа? — Девочке все еще было не по силам представить, что белого здания школы не было, что было поле.
— Школы тогда не было. Но здесь, Сэми, стояла шестая батарея, и потому теперь стоит школа.
До сих пор думаю: поняла бы Саманта смысл этих слов?
Но в мыслях ребенка всегда рождаются неожиданные вопросы — мысли ребенка непредсказуемы.
— Ты, как мистер Ральф, был солдатом?
— Как мистер Ральф.
— Почему же ты такой молодой?
— Я? Молодой? Да у меня совсем нет волос!
Но Саманта покачала бы головой:
— У тебя глаза как у мальчишки. Как у невеселого мальчишки. Почему?
— Наверное, потому, что я детский писатель. Во мне осталось что-то от мальчишки, чтобы ты понимала меня.
— И чтобы ты понимал меня? — подхватила бы Саманта. — Да?
Потом бы она задумалась, посветлела бы и воскликнула:
— Какая странная, прекрасная Москва. В ней все времена живут одновременно. Или взрослые этого не замечают? Все их время на часах. А все числа — в сегодняшней газете.
Так я бы подарил Саманте свою Москву. Свою любовь к Москве.
Пусть бы она увезла эту любовь в Штаты, вместе с московскими двориками, с Арбатом Пушкина, с Горбатым мостом через время и с бывшим полем, где стояла батарея и потому теперь стоит школа. Ей бы жилось легче с этой любовью.
Если бы жилось!
Жила-была девочка. Жила. Была. И я любил ее.
Люди делятся на тех, кто строит мосты, и на тех, кто сжигает их. Саманта наводила мост — от народа к народу, через океан лжи и недоверия, самый важный для человечества мост.
И ее мост так же нужен всем людям, как Горбатый мост в Москве на Красной Пресне.
— Завтра мы вылетаем в Артек! — еще не переступив порог, объявила Наташа.
Саманта удивленно посмотрела на Наташу.
— Что же ты не радуешься, Сэми? Это так интересно — Артек! — удивилась Наташа. И плотно закрыла за собой тяжелую гостиничную дверь.
— Мне жаль уезжать из Москвы, — призналась Саманта. — Сперва мне было не по себе… А теперь так же по себе, как дома в Манчестере. И химкинский ветер похож на ветер с Великих озер.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Маленькая Наташа
Мне очень трудно писать эти строки в прошедшем времени.
Прошедшее время — не просто форма глагола. Это форма жизни человека. Его прошлое, его пережитое. Встречи, открытия, неудачи. И победы.
Но есть еще форма человеческого бытия — фантазия. Фантазия — моя верная помощница, ключ от дверей, которые кажутся наглухо закрытыми.
Фантазия помогла мне встретиться с Самантой.
Я задираю голову и вижу — в настоящем времени вижу! — самолетик. Он выглядит серебряным журавликом. Только вместо журавлиного курлыканья из поднебесья доносится приглушенный гул.
На самом деле «журавлик» огромный. Распростер могучие крылья над бескрайней страной. И несут его над землей не воздушные потоки, а мощь турбин.
Внизу зеленеют поля, ровные, как вода. Тенями от туч чернеют леса, осколками стекла поблескивают
