на него смотрят другие посетители, особенно посетительницы, и ощущая себя ревнивой собственницей.
– Ты выглядишь очень самодовольной, – вдруг прокомментировал он мягко.
– Правда?
– Да. Почему?
– Потому что мне нравится быть с тобой вместе. Я буду, есть лосося.
Генри улыбнулся, закрыл меню и сделал заказ.
Когда они закончили ужинать и лениво наслаждались кофе, женщина, сидящая за столиком позади Гиты, начала ужасно кашлять, хрипло и надрывно. Обеспокоенная, Гита повернулась к ней и предложила стакан воды.
– Все в порядке? – заботливо спросила она, когда женщине, наконец, удалось справиться с приступом кашля и передохнуть.
– О да, дорогая. С того самого дня, как я бросила курить, я впервые чувствую себя лучше.
Гита услышала, как Генри с трудом подавил смех, и прикусила губу, быстро отвернувшись от посетительницы.
Оставив деньги за ужин на столе, он помог ей встать. Они вышли из ресторана и медленно направились к машине. Подняв глаза, Гита взглянула на небо.
– Удивительно, здесь даже можно увидеть звезды.
– Да, но все-таки лучше смотреть себе под ноги.
Она весело взглянула на него и снова стала изучать темное вечернее небо.
– В Лондоне звезд почти никогда не видно.
– Не видно. – Он галантно отвел нависшие над тротуаром ветви раскидистого дерева, чтобы они не задели Гиту, но одна ветка вырвалась из его руки.
– Осторожно, мое лицо! – вскрикнула она испуганно и быстро наклонила голову. – Она меня не оцарапала?
– Нет.
Он холодно посмотрел на нее и пошел дальше.
– Понимаешь, через несколько дней фирма запускает новые духи, – тихо сказала она, и он остановился и повернулся, чтобы взглянуть на нее. – Им не очень понравится, если я заявлюсь с оцарапанным лицом.
– Согласен, – медленно произнес он. – Им бы это не понравилось еще больше, чем, если бы ты заявилась, с обветренным или покрасневшим лицом. Прости.
– Ты подумал, что я просто тщеславна, правильно?
– Да. Я ошибся. В очередной раз.
– В очередной раз?.. – удивленная, эхом отозвалась она.
– Да. – С внезапной, полной сожаления улыбкой он осторожно дотронулся до ее лица и вдруг замер, переведя взгляд на ее губы. – Это становится нелепым, – пробормотал он тихо. – Совершенно, невозможно нелепым.
– Что? – прошептала она, в душе уже зная ответ. Их обоюдное влечение выходило из-под контроля.
Глядя на него, стоящего перед ней на узком тротуаре, она вновь ощутила слабость и желание.
– Ты меня возбуждаешь, – сказал он, как бы себе самому. – Бесконечно.
Отступив на шаг, он криво улыбнулся.
– Нам лучше поспешить, прежде чем нас арестуют за неподобающее поведение на улице.
С трудом глотнув, она отвернулась.
– Куда?
– Обратно в Блэйкборо-Холл, мне нужно еще успеть кое-что прочитать.
Она кивнула. Было ли чтение лишь предлогом?
Оказалось, что нет.
Генри остался сидеть в уютной гостиной. Задрав ноги на кофейный столик, он положил на колени рукопись, которую, как ей показалось, не слишком спешил читать, а собаки лежали перед пылающим камином. Гита прошла на кухню, чтобы сделать себе чашку чая.
На кухонном столе она заметила газету, поглядела на заголовки и медленно уселась, пробегая взглядом статью. И вдруг заплакала. Что именно заставило ее плакать в статье, описывающей то, как маленькая девочка спасла жизнь своей матери, Гита и сама толком не понимала. Но дети, в какой бы они ни оказались ситуации, всегда вызывали у нее такую реакцию. Горло сжималось, слезы наворачивались на глаза, и она вдруг сознавала, что плачет, без всякого видимого повода, совершенно неожиданно для себя.
Она не слышала, как Генри зашел на кухню, шмыгнула носом и лихорадочно пошарила по столу в поисках салфетки.
– Гита!
Виновато оглянувшись, она шмыгнула еще раз и быстро отвернула от него залитое слезами лицо.
Подойдя к ней, Генри мягко опустил руку на ее плечо, заглянул во влажные и блестящие от слез глаза.
– Ну-ну, перестань. Он того не стоит.
Снова всхлипнув, Гита посмотрела на него в невольном удивлении.
– Что? О чем ты? У тебя есть носовой платок? Он смешался, оглянулся по сторонам, выдвинул ящик, вытащил из него коробку с салфетками и передал Гите.
Вытянув одну салфетку из прорези, она высморкалась.
Поглаживая теплой успокаивающей ладонью ее затылок, он повторил:
– Он того не стоит, Гита.
– Кто не стоит?
– Тот человек, который тебя преследует!
– Что? Ох, нет, я плакала совсем не из-за него!
– А из-за чего тогда?
Она молча указала на газету.
Генри взглянул на заголовок, потом на Гиту.
Смущенная, она отвела взгляд.
– Я ничего не могу с собой поделать, – выдавила она. – Так вот реагирую на детей. А этой девчушке всего четыре года!
– Да, вижу, – подтвердил он сухо.
– Понимаешь, Генри, вызвать «скорую помощь», приготовить матери раствор инсулина… – пояснила она глупо и снова шмыгнула носом. – Из меня получится отвратительная мать.
– Плаксивая мать, это абсолютно точно. И если тебя это так расстраивает, зачем читаешь?
– Наверное, потому, что я глупая. Ты чего-то хотел?
– Да, – сказал он тихо, – тебя. Но пока я могу ограничиться чашкой кофе. Тебе тоже сделать?
Она помогала головой.
– Тогда осмотри дом или еще чем-нибудь займись. Поиграй с собаками. Но только не выходи из дома одна.
– Да, сэр, нет, сэр.
Он хмуро улыбнулся, сложил газету и отошел наполнить чайник водой.
Глядя на его вдруг замкнувшееся лицо, она вздохнула. Была ли мягкая забота о ней всего лишь мгновенной вспышкой слабости? Она могла только гадать. Снова вернулись его отстраненность и поглощенность своими мыслями. Она хотела его, но совсем его не знала. Вздохнув, она встала и быстро вышла, боясь не удержаться и дотронуться до него, начиная все заново.
Проходя по темному коридору, Гита наугад толкнула одну из дверей, заглянула в довольно официальную и величественную столовую, заставленную, как и все остальные комнаты, чудесной старинной мебелью. Потом прошла к следующей двери, открыла ее и вошла внутрь. Сквозь стеклянные французские раздвижные двери она увидела снаружи сад, о существовании которого даже не подозревала. Отперев двери, она вышла из дома, посмотрела на неясные в полумраке очертания кустов роз, декоративные подстриженные кустарники и на широкую лужайку, простирающуюся перед домом.
