Дверь ей открыла Синди, и Гита разом все поняла. Наконец она все поняла. По испугу в ангельски голубых глазах Синди, по ее первой автоматической реакции – тотчас захлопнуть дверь перед самым носом Гиты. Правда, она быстро пришла в себя, улыбнулась, но было уже поздно.
Она одна? Или вместе с Генри?
– Почему? – тихо спросила Гита.
– Что «почему»? – рассмеялась Синди. – Да не стой ты на пороге – заходи в дом.
– Нет, благодарю, – ответила Гита с исключительной вежливостью. – Просто скажи мне почему. И не отрицай ничего. Не говори, что ты этого не делала, не собиралась этого делать. Просто скажи почему.
– Гита, я совершенно не понимаю, о чем ты. Что я должна сказать?
– Нет, понимаешь.
И вдруг перед ней словно опустилась занавеска. Исчезла та Синди, которую она знала с одиннадцатилетнего возраста, исчезло столь знакомое мягкое выражение улыбающегося лица. Светло- голубые глаза стали жесткими, губы сузились в тонкую линию.
– Почему? – холодно переспросила она. – Я тебе скажу почему. Потому, что ты всегда хапала то, чего хотела я.
– Вздор.
Синди улыбнулась жестко и насмешливо.
– Да, разумеется. Твой обычный ответ на все: «Вздор», – злобно передразнила она Гиту. – Если что- либо не укладывается в твои планы, то это вздор. Так? Мне сняться в рекламе авиалиний – вздор, мне стать «Лицом Года» компании «Верлейн» – вздор…
– Но ведь ты же не хотела сниматься в рекламе! Ты сама сказала, что не хочешь!
– Что за бред! Разумеется, я хотела! Но что еще я могла тебе сказать? Мне часто приходилось улыбаться прямо в лицо неприятностям.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что ты всю жизнь все самое лучшее забирала себе.
– Но мы же были подругами!
– Ты так думаешь? Ха! А ты знаешь, почему я никогда не приглашала тебя к себе домой? Неужели тебя никогда это не интересовало?
В растерянности Гита помотала головой.
– Ты даже никогда не задумывалась над этим?
– Нет, – прошептала Гита.
И Синди рассмеялась. Презрительно, злобно и насмешливо.
– Конечно, нет, – кивнула она, – ты вообще никогда ни о чем не задумывалась, да, Гита? Просто принимала все, как само собой разумеющееся. Что ж, я никогда не приглашала тебя к себе, потому что мне жутко надоело, что твое имя, стали швырян, мне в лицо каждые пять минут. Со всех сторон я только и слышала: «Ах, какая Гита Джеймс красивая, какая чудесная, какая милая!..»
– Ты говоришь вз…
– …вздор? – насмешливо закончила Синди. – Увы, это так. Можно подумать, что ты – самый обожаемый человек во всей Вселенной! В школе, на работе…
– Тогда чего ради, ты оставалась моей подругой? – в искреннем недоумении спросила Гита. – Если так меня не любишь, даже терпеть не можешь, то зачем оставаться моей подругой?
– Потому что быть второй все же лучше, чем быть никем. В качестве твоей подруги я чего-то стоила. Ты всегда была победительницей. Без всяких на то усилий. Всегда в гуще событий, лучшая во всем – в спорте, учебе, играх и проказах. Без тебя, меня бы никто вообще не замечал. А мне нравилось и нравится, когда меня замечают! И я бы так и осталась твоей подругой – если бы ты не хапнула себе именно то, чего я хотела больше всего!
– Рекламу авиалиний, – сказала Гита.
– Да.
– Но если бы это была не я…
– …то был бы кто-нибудь еще? О да, я знаю. Тогда было бы другое дело. Но я больше всего не хотела, чтобы в рекламе снялась именно ты. И ты сама говорила, что не хочешь сниматься. Ты всегда была первой, с детства. Смешливая, улыбчивая, все тебя так любят… «О, Гита такая милая девушка, – скривилась Синди. – Всем помогает. Как повезло Синди, что у нее такая чудесная подруга! Знаешь, как тебе повезло, Синди?» Но я ведь и красивее, и умнее, почему мне не достается самое лучшее? Но чему именно ты получила роль в рекламе? Почему именно тебя выбрали работать на «Верлейн»?
– Потому, что я фотогенична, – тупо пробормотала Гита. Она вдруг обнаружила, что даже не испытывает злости. Только беспомощность. Полную растерянность и ошеломление от нанесенного ей исподтишка удара. – И ты решила меня наказать?
– Да. И так бы все и оставалось – просто помехи, небольшие неудобства, несколько писем, – но тебе понадобилось сделать еще один шаг. Тебе понадобился Генри Шелдрэйк.
Значит, Генри не участвовал. Слава Богу!
– И этим самым я переступила последнюю черту? – печально сказала Гита. – Это было не разрешено?
– Да, не разрешено. Я следила за тобой, – сказала Синди с отвращением. – Вообще-то я следила за вами обоими. И это было гнусно! Отвратительно! Прямо на полу кухни!
О Господи…
– На Генри это так не похоже! Он воспитанный, сдержанный, элегантный мужчина! Он никогда бы не стал вести себя так мерзко, так грязно! Но ведь тебе приспичило, верно? Тебе захотелось его совратить, да? Не терпелось, Гита? Ты сделала так, чтобы он выглядел глупо…
– Нет…
– Да! – в ярости зашипела Синди, сузив глаза. – Все эти годы мне удавалось держать вас вдали друг от друга, потому что я знала… я знала, что это обязательно случится! Я прекрасно понимала, что он не устоит перед твоими елейными манерами и сладенькой улыбочкой. Но когда он увидел тот рекламный ролик по телевизору… – Замолчав, она глубоко вздохнула и продолжала с еще большей горечью, хотя это казалось уже невозможным: – Ты пыталась утаить это от меня, да, Гита? Он мне не говорил. Ты тоже.
Следуя направлению своих собственных мыслей, Гита посмотрела на Синди:
– И ты предложила мне пожить в коттедже, потому что так было проще следить за мной и преследовать. Но ты не ожидала, что Генри окажется там же, не знала, что мы с ним встретимся, так ведь? – И по каменному выражению лица Синди Гита поняла, что угадала. – И ты последовала за мной…
– Я следовала за тобой повсюду, – кивнула Синди чуть ли не с самодовольством.
– Но каким образом? – в растерянности спросила Гита. – Ты же была на работе! Я же подвезла тебя до аэропорта!
– Я вошла внутрь, а когда ты уехала, снова вышла, позвонила по телефону-автомату на работу и сказалась больной. А потом забрала свою машину со стоянки…
– Значит, все было спланировано, – печально прошептала Гита.
– Конечно, милая моя. Я ведь знала, что ты обязательно предложишь довезти меня до работы.
– А потом ты увидела меня с Генри – и принялась фотографировать.
– Да. Отличные снимочки получились, правда?
– Нет, Синди, они сделаны больным человеком. Ты, по-видимому, больна. А еще труслива. Ты судишь всех по себе, приписываешь им мотивы, которые есть только у тебя одной, а ведь это глупо. Куда, как проще было бы просто признаться, что ты безумно хочешь сняться в рекламе, и я бы уступила тебе место. И никаких усилий больше не понадобилось бы.
– Ты так думаешь? – спросила Синди, недоверчиво фыркнув. – Сомневаюсь.
– Ну конечно, – устало сказала Гита. – К тому же тебе, вероятно, доставляло удовольствие пакостить мне.
– Ага. Тем более, что наша глупенькая, всепрощающая малышка Гита не станет цель обращаться в суд и возбуждать иск, не правда ли?
– Не стану, – согласилась та, – глупенькая, все прощающая малышка Гита не станет возбуждать
