– Да. Хочешь кофе? Или чаю?
– Нет, благодарю, – вежливо отказалась она. Ее всю трясло, колотило от страха. Она страшилась сказать хоть слово, так как одно слово могло повлечь за собой остальные, могло заставить ее сказать то, что она говорить не хотела. Если бы у нее было время хоть как-то привыкнуть к факту своей беременности, прежде чем она снова увидела Генри… Если бы это не было таким шоком для нее самой… Но может быть – Господи, пожалуйста, – это все-таки ошибка теста?
Генри налил себе чашку кофе, поставил на стол.
– Посмотри на меня, Гита.
Она отвернулась и впервые с тех самых пор, как увидела его, не ощутила спиной его близость. А когда Генри дотронулся до ее плеча, сильно вздрогнула от неожиданности.
Отскочив в сторону, она кинула на него возмущенный взгляд.
– Не смей меня трогать!
Он нахмурился, посмотрел на ее опухшее лицо и покрасневшие глаза.
– Что случилось?
– Ничего!
– Гита…
– Ничего! – закричала она. – Уходи.
До боли, сжав руками, край кухонного шкафчика, она слепо смотрела на гладкое пластиковое покрытие.
– Ты больна?
– Нет, – пробормотала она.
– Тогда что?
– Ничего.
– Перестань твердить мне «ничего», – укоряющее и почти что мягко сказал он, – когда совершенно ясно, что с тобой происходит что-то неладное. – Схватив ее за плечи, он развернул ее к себе. – Скажи мне.
Она отчаянно замотала головой.
– Неужели Синди приезжала? – попробовал угадать он. – Нет? Тогда что? Да ради Бога, Гита, скажи мне, что?
Оттолкнув его в сторону, с глазами, полными нежеланных, но горьких слез, она прошептала:
– Кажется, я беременна.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Пораженный, не в состоянии вымолвить ни слова, Генри смотрел на нее.
– Но ты же сказала…
– Что принимаю таблетки, да, – согласилась Гита. – Так оно и было. Я, должно быть, забыла одну принять вовремя или еще что-нибудь… И не смотри на меня так! Я сделала это не нарочно! Я не жду – и не хочу, – чтобы ты что-нибудь предпринимал по этому поводу! И вовсе не желаю, чтобы ты брал на себя хоть какую-то ответственность!
– Да, я вижу, – согласился он тускло, – ты ведь даже не собиралась мне ничего сообщать, не так ли? Ребенок мой, насколько я пони… Конечно же, мой, – кивнул он устало. – Извини. Я прошу прощения. Мы поженимся…
– Не говори вздор, – резко прервала она его. – В наше время беременность давно уже перестала быть причиной для брака. И я еще могу ошибаться…
– Но ты сама ведь не думаешь, что это ошибка?
Слезы снова затуманили ее глаза, и если перед тем она вообще не хотела ничего говорить, то теперь не могла и не хотела остановиться. Она отчаянно пыталась предотвратить любое проявление его донкихотства.
– Ты не хочешь иметь жену, семью, ты сам так сказал. Да и вообще, даже если я и беременна, то могу сделать аборт…
– Нет! – прервал он ее – и не сумел скрыть удивление от собственного невольного порыва. – Нет, – повторил он спокойнее. – Я этого не хочу.
Она тоже не хотела. Узнав о своей беременности, даже не подумала об аборте. Как-то просто и сразу решила, что этот ребенок появится на свет.
– Я не хочу, чтобы ты женился на мне, Генри, – повторила она тихо. – Пожалуй, сейчас я бы не отказалась от чашки чая.
– Сейчас сделаю, – предложил он. – Садись, Гита.
Она послушно уселась, сложила руки на столе. То, что она сказала ему о беременности, принесло ей великое облегчение. Словно огромная тяжесть упала с ее плеч. Нащупав носовой платок, она высморкалась. Вытерла слезы.
Генри принес чашку чая, поставил перед ней и уселся напротив.
– Я не специально это сделала, Генри, – тихо сказала она, не поднимая глаз.
– Знаю. – Он добавил: – Я просто был немного в шоке. Ты уже была у доктора?
Она помотала головой.
– Ты должна обязательно сходить. – Он отпил свой остывающий кофе, вздохнул. – Почему ты не хочешь выйти за меня?
– Ты знаешь почему.
– Потому что думаешь, что я тебя не люблю?
– Потому что я знаю, что не любишь.
– Я – отец… – тихо сказал он. – О Господи!
– Да. Мне очень жаль.
Глядя, как она сцепила руки вокруг чашки, он внезапно ощутил ошеломляющую потребность защитить ее. Она выглядела такой потерянной, такой грустной. И даже с опухшим лицом и покрасневшими глазами все равно казалась ему необыкновенно красивой.
– Мое представление о тебе было испорчено намеками Люсинды, – сказал он тихо и задумчиво. – Так что, как понимаешь, я совсем не знаю, какая ты на самом деле. Какой была, прежде чем все это случилось. И мне хотелось бы тебя узнать. Поговори со мной, Гита.
– В этом нет никакого смысла. Я привязалась к тебе, а ты…
– …предал тебя. Так же подло, как и Люсинда, – закончил он за нее. – Я знаю это.
Криво улыбнувшись, она принялась чертить пальцем воображаемые узоры на старом деревянном столе.
– Она сказала, что это было отвратительно.
– Что именно? – мягко спросил он.
– Мы. Она ведь видела нас. На полу кухни.
– Я лично не нашел в этом ничего отвратительного. А ты?
Беспомощно вздохнув, она снова принялась водить пальцем по столу.
– А я думала, что мне ужасно повезло, – тихо, с горечью сказала она. – Я всегда думала, что мне везет.
– Потеря родителей в раннем детстве вряд ли может считаться везением.
– Не может, – медленно кивнула она. – Но мне повезло, что моя тетя согласилась принять меня. Она была доброй, чудесной, любящей женщиной.
Но у крошечного человечка, растущего внутри ее, не будет тети, не будет даже нормальных родителей. Эта мысль вызывала у нее страшную тоску и отчаяние. Она всегда думала, надеялась… Смахнув слезы, Гита поспешно отпила чая.
– Все, видишь ли, зависит от точки зрения, – продолжал Генри. – Люсинда считала себя невезучей, так как у нее умерли родители. Хотя ее и удочерила супружеская пара, которой она противилась, не позволяла себя обожать.
Удивленная, Гита невольно подняла на него глаза.
– О ком ты?
– Я ездил их повидать, пока тебя не было. Они сейчас живут в Норфолке. Свой коттедж в Шропшире
