подоспеть в эту страну: например, в крестовом походе 1248 г. под предводительством Людовика Святого участвовал большой отряд знати из Ахайи.
Тем не менее четвертый крестовый поход ознаменовал конец колоссального усилия, предпринятому Западом после падения Иерусалима. В Германии, поглощенной гражданскими войнами, временно потеряли всякий интерес к Востоку; в Испании последнее нашествие мусульман провалилось при Лас Навас де Толоса; во Франции начавшийся крестовый поход против альбигойцев надолго поглотил силы феодалов – участие французов в пятом крестовом походе действительно было весьма ограниченным – и отдельные отряды из будущих экспедиций мало-помалу прибивались к Константинополю, который привлекал многих итальянцев. Наконец, четырнадцать лет крестового похода (1189/90 – 1204 гг.) породили на Западе своего рода утомление, тем более что результаты – отвоевание нескольких портов и пропуск для паломников – не оправдывали подобного напряжения сил. Оказалось, что походы в Палестину, перед лицом еще крепкой Эйюбидской империи, сильно страдавшие из-за мусульманской тактики «выжженной земли», не могли довести свое дело до конца. Даже сами «сирийцы», удовлетворившись возвращением самой богатой части своих прежних владений, начинали задумываться о длительном мире: идея о прекращении священной войны имела среди них сторонников. В любом случае, ничего нельзя было поделать без подкреплений, и только благодаря необычайной ловкости Амори II, сумевшего распознать усталость Запада, великий завоевательный поход крестоносцев завершился подписанием выгодного мира.
IV
Оборона Святой земли (1204–1217 гг.) и экспедиция в Египет (1218–1221 гг.)
Ко времени кончины Амори II (1 апреля 1205 г.) «королевство Иерусалима» весьма отдаленно напоминало то государство, которое предстало перед его глазами, когда он, будучи юным пуатевинским рыцарем, поступил на службу к своему тезке Амори I. Северной границей теперь стала западная часть Бейрутской сеньории. Земли вокруг Сидона, Шуфа, Бельхакама, грота Тирона и Бофора оказались во власти мусульман. Сам Сидон, разоренный в 1197 г., ставший совместным франко-Эйюбидским владением, обезлюдел; в Сарепте находилась резиденция франкского сеньора Бальана (а также и епископа[289]), который владел Аделоном, расположенным дальше к югу. Тир граничил с мусульманским кастелянством Тороном; если Сканделион еще находился на франкской территории, то Шато-дю-Руа высился на пограничном рубеже… Даже регион Акры не принадлежал полностью латинянам. Наконец, наименее стабильными являлись земли между Акрой и Яффой. В сеньории Хайфы только сам город являлся укрепленным центром, тогда как в сеньории Кеймона его вообще не было. Цезарея, разрушенная в 1191 г., более не представляла собой опорного пункта, и почти все прежнее Цезарейское графство, вместе с Како и Калансоном, теперь пребывало в руках сарацин. К югу от франкского города Арсуфа регион Яффы был более пространным, поскольку в окрестностях этого города, подвластных латинянам, возвышались первые крепости, располагавшиеся вдоль дороги паломников и находившиеся в совместном владении франков и мусульман. Но от И белена Филистия вновь принадлежала мусульманам.
Эти клочки земли, протянувшиеся на «пути вдоль моря» (который перестал быть безопасным, особенно поблизости от Цезареи),[290] было все, что еще оставалось под властью христиан в Святой Земле. Только по соседству с Тиром, Яффой, особенно Акрой и Хайфой еще можно было найти относительно протяженные христианские земли. В реальности же королевство состояло из крепостей (уже лишь отдаленно напоминавших ту колоссальную фортификационную сеть, которую возвели первые Иерусалимские короли) и их ближайших пригородов, которые были особенно уязвимы, поскольку в двух часах верховой езды от них находились мусульманские земли. Когда-то латиняне контролировали дорогу из Дамаска в Каир и Мекку, теперь же им самим в любой момент угрожала опасность остаться без коммуникаций, которые мог перерезать любой набег из вражеских крепостей, расположенных поблизости. Если в прежние времена они взимали пошлину с караванов мусульманских паломников, направлявшихся по «Дерб аль-Хадж» повидать священные места Ислама, то ныне христианские паломники должны были сами выплачивать дань, чтобы посетить, если не Назарет (по договору 1204 г. им разрешалось проходить туда бесплатно), то, по крайней мере, саму Гробницу Христа – не говоря уже о скорби, которую должны были испытывать латиняне при виде того, что мелькиты заняли их место.[291] Им запрещалось входить в Иерусалим иначе, чем через маленькие врата Маладрери (или Св. Лазаря); среди христиан бродили слухи, что некоторым из многочисленных сыновей Саладина были пожалованы во владение дороги паломников в Мекку и Иерусалим: из доклада, направленного Иннокентию III патриархом Эймаром Монахом, известно, что мусульмане каждый год получали со Святого Гроба двадцать или тридцать тысяч безантов.[292] Ситуация с паломничеством, таким образом, напоминала – правда, с определенным улучшением из-за терпимости, которую неверные были вынуждены соблюдать ввиду того, что франки находились от них всего в трех днях пути – положение вещей перед первым крестовым походом. Единственным выходом, чтобы спасти остатки королевства, эти несколько торговых городов без окрестных земель, было, поскольку надежда на крестовый поход слабела с каждым днем, поддерживать перемирие с султаном Маликом-аль- Адилем. К счастью, этот ловкий политик, которому удалось навязать свое главенство всей семье Саладина (даже единственному сыну великого султана, во владении которого осталась лишь вотчина его отца, правителю Алеппо), никоим образом не стремился отбросить франков за море. Третий крестовый поход вновь заставил Восток дрожать перед франкскими рыцарями и их несокрушимой пехотой, и осторожный Эйюбид более всего не хотел спровоцировать высадку на Святой Земле полчищ «закованных в железо» воинов, вызванных на помощь своими сородичами из Леванта. Кроме того, эти левантийские франки уже были ему не опасны и более не мешали развитию мусульманской торговли, представители которой с превеликой охотой вновь зачастили в христианские кварталы. Если на Севере эйюбидские князьки из региона Оронта вели рейдовую войну против графства Триполи и особенно против грозных госпитальеров из Крака-де-Шевалье – Аль-Адилю самому пришлось возглавить крупный поход в эту область в 1207 г., который не имел никакого успеха, то на границе с «Иерусалимским королевством» царило безмятежное спокойствие. В 1204 г. обе стороны поклялись соблюдать перемирие на шесть лет: король Амори II и после его смерти бальи королевства Жан д'Ибелен, который осуществлял регентство над наследницей трона (Марией, дочерью Конрада Монферратского, каковая приходилась ему племянницей), заставили баронов и рыцарские ордена не нарушать его.
Когда срок, установленный в 1204 г., истек (сентябрь 1210 г.), лишь один инцидент нарушил отношения между дворами Акры и Каира: франкские пираты захватили мусульманские корабли, и султан, прибыв в Сирию, повел свою армию на пригороды Акры. Жану д'Ибелену удалось убедить его, что эти пираты отплыли с Кипра, а не из портов Иерусалимского королевства. Аль-Адиль дал себя уговорить, и мир, на мгновение пошатнувшийся, не был расторгнут. Султан горячо жаждал сохранить это перемирие; он послал предложить франкам его возобновить и, в своем стремлении к миру, дошел до того, что пообещал вернуть, в обмен на продление договора, десять деревень из сеньории Акры. Эти выгодные предложения получили в Акре самый благожелательный прием как со стороны светских баронов, так и рыцарских орденов (госпитальеров и тевтонцев). Но «парламент» не учел их мнения. Великий Магистр ордена тамплиеров обратил внимание собравшихся на вновь достигнутое латинянами военное превосходство с дерзостью и заносчивостью, которые уже около пятидесяти лет (в 1165–1170 гг. Иоанн Вюрцбургский выслушивал жалобы по этому поводу) были отличительной чертой «воинства Христова», названного Фридрихом II «надменным орденом тамплиеров». Большинство прелатов встало на его сторону, ибо слишком чувствительно относились к упрекам постоянно поддерживать мир с неверными (тамплиеры, которых их устав обязывал вести священную войну, в большинстве случаев были не согласны оттягивать время). Их мнение одержало верх, хотя еще нельзя было надеяться на прибытие серьезных подкреплений с Запада: автор Эракля называл крестоносцев, высадившихся в 1210–1211 гг., людьми незначительными – граф де Бар-сюр-Сен был среди них самым важным персонажем. Поэтому войне между франкскими колониями и эйюбидским султанатом Египта, простиравшимся от Дамаска до Иерусалима, предстояло стать неравной.
Тем не менее франки начали набеги, но в октябре 1210 г. сын султана Аль-Муззам разграбил предместья Акры, правда, не осмелившись осадить сам город: франков спасло то, что Аль-Адиль отказался продолжать боевые действия. Тем не менее он приказал построить крепость в самой опасной для франкской Сирии точке, на Мон-Фаворе: таким образом, равнина Эсдрелона (Марж-Акка или «равнина Акры» на языке мусульман) отныне была закрыта для франкских путников. С этого времени Акре беспрестанно грозила
