вам ничего предложить не можем, сами видите, сколько у нас народу, да еще вечный ремонт…
— Меня вполне устраивает, — поспешила я ее заверить, хотя она в этом, кажется, не нуждалась, — всю жизнь мечтала пожить в мезонине. — В данном случае, чтоб вы знали, я душой не кривила. И правда, когда еще представится такая возможность?
— Когда солнце в эту сторону, нужно занавески задергивать, — посоветовала Соня, — а то духота будет.
Я кивнула и попросила у нее нитки с иголкой, чтобы хоть немного привести в порядок свой гардероб. Вскоре прибежала старшая девочка — кажется, Катя — и принесла мне катушку. Минут сорок я потратила на штопку, а потом отодвинула занавески и, приникнув к окну, оглядела окрестности.
Мне открылся кусок улицы, застроенный по преимуществу старыми деревянными домиками, некоторые из коих тоже ремонтировались-благоустраивались на современный манер. Еще в поле моего зрения попала синяя жестяная палатка, судя по торчащим за пыльным стеклом пластиковым бутылкам, торгующая съестным. Я решила в ближайшее время ее обследовать и, если ассортимент окажется мало-мальски приемлемым, покупать там еду для себя. Дабы не обременять Ингину сестрицу. Посижу пару деньков на пирожках, ничего со мной не случится.
Вот именно, ничего! Что за это время переменится? Разве я смогу переступить порог своей квартиры без страха? Сомневаюсь, очень сильно сомневаюсь. Хорошо, а недели мне для этого хватит? И недели не хватит, и месяца, и года! Но не могу же я, в самом деле, просидеть в Сонином мезонине целый год, тем более что хозяева мне этого уж точно не позволят? У таких не очень-то загостишься. Но что мне делать, скажите на милость? Распутать историю с голым трупом, скажет какой-нибудь умник. Спасибо, дораспутывалась уже, сижу теперь в глубокой… Сижу теперь в этом мезонине. Под непомерным грузом одолевших меня скорбей я ничком рухнула на узкую кровать, застеленную жестким, как мешковина, покрывалом, и мгновенно уснула.
Когда я проснулась, было почти темно. Я села на кровати и распахнула окно. Внизу, на веранде, горел свет и раздавались детские голоса. Потом я услышала, как Соня кому-то сказала:
— Пойди позови ее.
— Да она, наверное, спит, — лениво отозвался Толик.
— Все равно позови, а то наплетет своей подружке, что мы ее тут голодом морили, — стояла на своем Соня.
— А чего бы она ни наплела, без разницы. — Толик упорно не желал лицезреть меня за семейным столом.
— Я сказала: иди!
Похоже, в этом доме царил матриархат. Приказной Сонин тон возымел-таки должное действие, потому что Толик больше не возражал, и очень скоро я услышала приближающиеся шаги.
Поначалу я хотела притвориться спящей, но потом передумала. Умирать и от страха, и от голода одновременно — это уж слишком даже для меня. Уж позвольте выбрать что-нибудь одно. Потому-то я и приняла любезное Толиково предложение разделить с ними скромную семейную трапезу, прекрасно отдавая себе отчет, насколько оно искреннее.
Семейство, включая десятимесячного Кирюшу, расположилось на веранде. На ужин, как ни странно, был говяжий, сильно отдающий половой тряпкой бульон с яйцом. Дети ели молча, чувствовалось, что блюдо им не очень нравится, но никто не отодвигал тарелку и не канючил: «Больше не буду», а Соня не уговаривала: «Ну еще две ложечки, ну одну…» Все чинно-степенно работали ложками, глядя в тарелки. Только грудному Кирюшке в порядке исключения разрешено было восседать на специальном детском стульчике. Заботливый папа Толик, расположившись рядом, потчевал дитятю специальными детскими консервами из баночки. Кирюша, подобно старшим сестрам и брату, исправно открывал рот и столь же исправно проглатывал пищу, уставившись на расписную глиняную супницу на столе. Идиллия, да и только.
Я тоже безропотно поглощала невкусный бульон. Не могла же я подать дурной пример таким образцово-показательным детям! Эх, моего бы Петьку сюда на экскурсию, посмотрел бы, как надо вести себя за столом.
— Ну и детишки у вас, — я все-таки не удержалась от комментария, — такие молодцы! Просто завидую вам. Мой Петька совсем не такой.
— Все от воспитания зависит, — коротко бросила мне в ответ Соня, и я пожалела, что открыла рот. До чего мне стало обидно! При том, что я и сама знаю, что Петька у меня без руля, без ветрил по моей же милости. Макаренко из меня и в самом деле не получился: то ору как бешеная, то любую его прихоть исполняю. И с учителями в школе, твердящими наперебой, какой у меня «трудный мальчик», наладить контакт не могу: то разругаюсь вдрызг, то бегаю, в глазки заглядываю, уговаривая «применить к нему индивидуальный подход». А чего вы еще хотите от уроженки задрипанной деревеньки потомственных грязнуль и неумех под названием Виллабаджо?
Сразу за бульоном появился чай в большом керамическом чайнике. Я залпом выпила две чашки одну за другой, чтобы избавиться от мерзкого привкуса половой тряпки, оставшегося у меня во рту после супа.
— Дети, зубы чистить, умываться и спать, — отдала команду Соня.
Долгоносые Катя и Маша и вихрастый Сережа без малейших возражений поднялись из-за стола и, не очень внятно пожелав взрослым спокойной ночи, скрылись в глубине дома. Вот так дисциплинка, прямо как в армии!
Я решила последовать примеру маленьких долгоносиков, но Соня задержала меня:
— Посидели бы с нами, посумерничали, небось успеете еще выспаться.
Я снова приземлилась на стул, посчитав, что с моей стороны было бы верхом невежливости проигнорировать хозяйскую волю. Да и спать мне совершенно не хотелось, и без того полдня в постели провалялась.
— И давно вы с Ингой знаетесь? — прозвучал Сонин вопрос. По всем признакам праздный, но мне он почему-то таким не показался.
— Давно. Еще со школы. В одном классе учились. В Котове, — дала я по возможности краткий и одновременно исчерпывающий ответ.
— Понятно, — задумчиво изрекла Соня, поднося к тонким губам кружку с чаем. — Школьные подружки — это замечательно. — И тут же:
— А работаете вы кем? — Прямо допрос какой-то!
— Корректором в газете. — Я исподлобья посмотрела на Соню.
Соня слегка взволновалась:
— И какая газета?
— «Пикник», — удовлетворила я Сонино любопытство.
— «Пикник»? — удивилась Соня. — Никогда не слышала про такую.
— Да сейчас ведь много разных газет, не то что раньше, — терпеливо разъяснила я. — Вот есть «Шесть соток» для садоводов-огородников, к примеру, есть для охотников и рыболовов, а наша — для любителей неорганизованного отдыха на природе: ну, шашлычки там, песенки под гитару. Мы сообщаем им, где в данное время наиболее подходящие условия — экология, дороги, достопримечательности, цены на местных рынках и всякое-разное, как у прочих, вплоть до сводки происшествий.
— Понятно, — снова молвила Соня и влепила мне прямо в лоб, без обиняков:
— Платят-то небось копейки?
Я растерялась, не привыкла я как-то к таким вопросам, и промямлила:
— Н-ну, по-всякому бывает… Соня же продолжала преспокойно прихлебывать чай.
— Ну а вы кем работаете? — Теперь уже я перешла в наступление.
— Да вот здесь и работаю. — Соня поставила чашку на стол. — Дел хватает.
— А муж? — Я кивнула в сторону дремавшего в плетеном кресле Толика. Что касается младенца Кирюши, то он увлеченно рассматривал собственные ручки, время от времени засовывая в ротик крепко сжатый кулачок.
— А Толик у нас работяга, каких мало, — заявила Соня, не уточнив, однако, в какой именно области Толик «работяга», — вкалывает с утра до вечера, имеет, конечно, не очень много, но зато мы люди честные. Привыкли только на себя рассчитывать, не то что некоторые. Есть такие, что пристроятся и живут на всем готовом, а мы так не приучены, — торжественно закончила она.
