— Скоро Рогозина должна быть. Она у Богаевской специальность вела, она побольше моего вам расскажет. А я преподаю сольфеджио, и мой предмет студентки не очень любят. И меня тоже, кстати, за строгость.
И она рассмеялась. В глазах у нее была «чертовщинка», которая даже самую старую женщину делает лет на десять моложе. Она, несомненно, следовала золотому правилу: настоящая женщина в тридцать должна выглядеть на восемнадцать, в сорок — на двадцать семь, а в сто — на девяносто девять. Мне это правило тоже хорошо известно, но я им преступно пренебрегаю и в свои тридцать три на них же и выгляжу, а когда хвачусь, поди, поздно будет.
— Значит, хотите писать про Богаевскую, которая не захотела нас осчастливить своим меццо- сопрано? — поинтересовалась мудрая Нина Пантелеевна. — Надо же, такие ожидания были, мы уже своим студенткам все уши прожужжали, хотя, если на то пошло, какое отношение она имеет к нашему училищу, а мы — к ней? Ну, проучилась один год… У нас столько таких было, только мы других не очень вспоминаем, потому что с них взять нечего. И она, видно, тоже не считает, что чем-то обязана училищу, да и городу тоже. И то верно: она же сама всего добилась, как теперь говорят, сама себя сделала. Так, может, и тяжелее, зато вернее.
— А какой она была пятнадцать лет назад, когда училась здесь, вы помните? — спросила я.
Нина Пантелеевна сунула руки в карманы хорошенького пиджачка в стиле «Шанель» и передернула плечами:
— Да обыкновенная! Абсолютно ничего особенного, училась по классу фортепьяно, в хоре, правда, солировала. Атак… Ничего особенного. Выйдите в коридор и посмотрите на наших студенток, она точно такая же была.
— Зато сейчас какая! — мечтательно протянула вмешавшаяся в разговор молоденькая Надежда Петровна.
— А вот это феномен, — задумчиво произнесла Нина Пантелеевна. — Как простенькая девочка превращается в роковую красавицу? Все очень просто: дух, одухотворенное лицо. Она не ходит ежедневно на опостылевшую службу, чтобы заработать гроши, она творит!
Ход ее рассуждений мне нравился, но, признаться, мало что объяснял. А я хотела знать, почему Богаевская сбежала из города, наотрез отказавшись выступить с запланированными концертами.
— Но она проучилась у вас только год… — напомнила я.
— И правильно сделала, что уехала, — отрезала Нина Пантелеевна, — за нее тогда, конечно, родители решали, но, значит, они люди неглупые. Ну закончила бы она наше училище, и что дальше? Пошла бы в музыкальную школу преподавать, в лучшем случае у нас бы осталась — и все, больше ведь никаких перспектив. Погубила бы талант. Для таланта нет ничего губительнее скучной невежественной провинции. — Этот ее прочувствованный тон свидетельствовал о том, что она проецировала историю Елены Богаевской на себя. Не исключено даже, казнилась, что когда-то сама не поступила столь же решительно, но сейчас это было ни к чему, только уводило разговор в сторону. Эмоции, сплошные эмоции, а фактов никаких.
Прямо у меня над головой что-то отчаянно зазвенело, будто миллион хрустальных рюмок разбили одновременно. Я вздрогнула, а Нина Пантелеевна сказала:
— Ну вот, это звонок, мне пора на занятия. Взглянула в зеркало, висящее на стене, чуть-чуть подправила локон в прическе, взяла в руки папку и была такова. Немного же я узнала. Кстати, у молоденькой Надежды Петровны и той, что куталась в шаль, на лицах было написано разочарование, не меньшее, чем у меня.
Но тут дверь распахнулась, и на пороге возникло новое действующее лицо: искусственная блондинка лет сорока пяти с добрым, но болезненным лицом.
— Уф-ф! — пожаловалась она, водрузив на стол большую хозяйственную сумку. — Думала, сегодня не доберусь. Автобус на полпути сломался, следующий пришлось полчаса ждать…
— Это она, Рогозина, — шепнула мне молоденькая Надежда Петровна, — она у Богаевской специальность вела.
Я внимательнее присмотрелась к блондинке. Впечатления легендарной личности она не производила. А она сняла пальто с воротником из чернобурки, повесила в шкаф и стала греть руки у батареи:
— Ох, замерзла!
— Вера Степановна, а ведь вас ждут, — между тем сообщила молоденькая преподавательница.
— Меня? — Вера Степановна уставилась на меня с удивлением. — Здравствуйте. Вы меня ждете? Вы родительница? — пыталась она догадаться, с кем имеет дело.
— Это из газеты, — многозначительно доложила молоденькая и вздохнула с сожалением:
— А мне пора на урок. — Наверное, она была не прочь выслушать вторую часть воспоминаний о Елене Богаевской, но, как говорится, не судьба.
Кстати, вслед за ней ушла и Зоя Леонидовна в пуховом платке, так и не произнеся ни слова, а мы остались с Верой Степановной Рогозиной один на один. Может, это и к лучшему.
Глава 10
— Леночка была чудесная девочка, способная, старательная, ничего плохого сказать про нее не могу, — задушевно поведала мне бывшая преподавательница примы. — Такая трудолюбивая, я всегда была ею очень довольна. И я очень горжусь, что у меня занималась сама Елена Богаевская. Хотя уж и не знаю, вспомнит ли она меня. Ирина Анатольевна хочет пригласить ее в училище, не знаю, согласится она прийти или нет.
— Думаю, что нет, — буркнула я.
— Почему? — В глазах уже немолодой преподавательницы метнулась детская обида.
— Она не будет давать концерты и уже уехала из города.
— Как же так? — всплеснула руками Вера Степановна. — Ведь по всему городу афиши расклеены!
— Да, нехорошо получилось, — кивнула я, — но что делать? Богаевская заболела, и концерты пришлось отменить.
— Заболела? — повторила за мной эхом Вера Степановна и покачала головой. — Жаль, очень жаль… А я, признаться, так надеялась, что удастся с ней встретиться и поговорить. Все-таки не так уж часто у нас бывают знакомые среди знаменитых людей.
— Это уж точно, — согласилась я, — но вам, можно сказать, повезло со знакомством. Поэтому я к вам и обращаюсь. Хочу, чтобы вы мне побольше о ней рассказали.
— Ой, да что же я вам расскажу, — пожала она плечами, — так давно все было. Тогда ведь никто не мог предположить, что наша Леночка так высоко взлетит. Относились к ней как и к другим, ничем не выделяли. Ну, голос у нее, конечно, был хороший, она у нас в хоре солировала, но в этом плане здесь у нас, к сожалению, особенного развития она не получила. Во всем городе нет серьезных преподавателей вокала. Провинция, чего вы хотите… Так что она правильно сделала, когда взяла да уехала. Хотя уж очень поспешно. Знаете, так внезапно. У нас, когда учащиеся собираются уходить или переводятся куда-нибудь, обычно предупреждают. А она буквально в одночасье решила, сорвалась, и все. — Вера Степановна потерла лоб ладонью. — Это было в июне, еще переводные экзамены шли… Ну да, экзамены… Как обычно, наш хор принимал участие в областном смотре искусств, Богаевская там солировала, и все было в порядке. Ну это я так, к слову… Так вот, она, Богаевская, сдавала экзамены вполне успешно, а на последний не явилась. Потом пришла ее мать и забрала документы из училища, ровным счетом ничего не объясняя. Только и сказала, что они уезжают из города, куда, почему — неизвестно.
— Вам показалось это странным? Женщина задумалась:
— Пожалуй, что так. Хотя, если честно, тогда я была в такой… м-м-м… легкой эйфории, если можно так выразиться. Я замуж как раз выходила, сами понимаете, это очень хлопотный период жизни, а потому все от меня было немного вдалеке. Я после этого думала, что мне нужно было самой переговорить с Леночкой, жалела, даже виноватой себя чувствовала… А уж потом, когда узнала, какой она знаменитой стала, сказала: все, что Бог ни делает, — к лучшему. Ну, разве не так?
— В данном случае наверное. — С моей стороны было бы глупо возражать.
— Но вообще… Даже не знаю, как вам и сказать. — Она покусала губы. — Какое-то у меня осталось чувство… Такое, саднящее, что ли… Я сейчас попытаюсь вам объяснить. В общем, Богаевская ушла из училища в июне, а где-то недели через две после этого я как раз и выходила замуж. Ехали мы, помню, на
