такой Христос вписаться в контекст современной жизни? Какой смысл он может нести в себе? То есть проблема была не в людях, а в самой религии. Повсюду вокруг себя я видел неукротимый духовный голод, но то допотопное, пресное блюдо, что церковь предлагала алчущим, никак не назовешь ни аппетитным, ни питательным. Более того, я имел возможность познакомиться с людьми поистине святыми, которые, однако, не нуждались в наставлениях духовенства, не искали опоры в официальном вероучении и общепринятых символах. Человек бывал сам себе строгим судией в самых разных обстоятельствах. А вот церковь безнадежно больна. К счастью, планы ее лечения уже составлялись. В конечном итоге, решил я, мы получим новую, исцеленную, исполненную жизненных сил церковь, и люди поспешат в нее, зная, что она приведет их к спасению. Ну и дурак же я был!
Мои коллеги совершили точно такую же идиотскую ошибку. И хотя в отличие от меня, оптимиста, они в целом придерживались негативных воззрений на нынешнее брожение в стране, тем не менее и я, и они решили, что становимся свидетелями нового действия в христианском спектакле. Почему-то мы сочли этот кризис кризисом христианства, отчего сделали вывод, что те перемены в религиозной жизни, какие сейчас имеют место, происходят в рамках христианской системы. И в этом мы ошиблись, причем жестоко. И только тогда, в ту Страстную пятницу, мне неожиданно открылась Истина! Христианство мертво! Мертво! Его уже не реанимируешь и не излечишь. Оно отдало концы. И то, что происходит, это не обновление христианства, а зарождение новой религии, которая вскоре станет главенствующей. В институте мы рассматривали происходящее в рамках революции веры, что не соответствовало истине. Мы неверно интерпретировали знаки. На самом деле имела место
Марвеллоса словно прорвало. Напрочь позабыв о завитке волос на своем воображаемом знамени, он бурно жестикулировал и расхаживал по комнате.
– Осмелюсь заметить, у меня такое впечатление, будто ваши теории были вам самому не в радость, – произнесла Аманда.
– Совершенно верно. Абсолютно не в радость. А иначе и быть не могло. Пригород Балтимора, где мне выпало провести детство, в моей памяти навсегда связан с матерью, женщиной набожной и суровой. Вот уж кто являл собой ходячее олицетворение баптистского фундаментализма. Пока мне не исполнилось восемнадцать, я каждое воскресенье проводил в церкви. Признаюсь честно, меня это ужасно угнетало. Учась в колледже, я сделал для себя открытие: оказывается, самые блестящие умы – как студенты, так и преподаватели – поголовно атеисты. Более того, они черпали в этом особую радость. Они купались в своем неприятии Бога. Казалось, они горды тем, что отринули идею Творца. Нет никакого боженьки, ха-ха-ха! В итоге я тоже перешел в их лагерь. Только вся фишка в том, что в отличие от других счастливее я не стал Пусть Бога нет, но с ним как-то лучше.
Аманда с любопытством посмотрела на Маркса, и тот улыбнулся.
– В конце концов, – произнес он несколько спокойнее, – кто-то же должен нести ответственность за все это дерьмо.
И он взмахнул рукой, словно пытаясь заключить в этом жесте всю Вселенную.
– Что ж, я готова взять ответственность на себя, лишь бы вы продолжили свой рассказ, – произнесла Аманда.
– Хорошо. Даже если кончина христианства и нанесла мне душевную травму, свет на ней не сошелся клином. Ведь религии умирали и раньше. Раз христианство когда-то появилось на свет, как и все остальное, оно должно в один прекрасный день умереть. Исключений из этого правила нет, даже для философских систем. Христианство проделало по жизни долгий путь, но теперь час его пробил. И незачем стараться продлить его агонию. Пусть оно отойдет с миром. А нам пора взяться за дело. Раньше, когда какая-то религия умирала, ее место не пустовало – его тотчас занимала другая вера. Так, очевидно, будет и на этот раз. Место христианства займет новая религия. Только вот когда? И где? И самое главное – какая? Может, она уже здесь, прячется среди нас, затаилась в ожидании, когда кто-то сорвет с нее маску? Аля ответов на эти вопросы я решил применить научный метод. Ведь до сих пор якобы объективные, нетеологические исследования религии были в основном уделом бихевиористов – всяких там антропологов, психологов и социологов, то есть тех, кто в принципе еще не утратил веры в такую туфту, как душа…
– А вы хотите сказать, что вы в нее не верите?
– Аля таких, как я, то есть людей, чуждых мистике, человеческая душа – это электрохимические процессы: синтез белков, электрические сигналы нервных волокон. И ничего более.
– В Бирме существует поверье, что душа – это бабочка, – заметила Аманда.
Маркс Марвеллос удивленно уставился на нее. Нет, ей он мог простить что угодно. Ее легкое пришепетывание сотрясало его убеждения, сокрушало его принципы.
– В детстве, – задумчиво произнес он, – у меня была овчарка, на вид – вылитый Перси Биши Шелли. Те же печальные голубые глаза, что у английского поэта. Но в один прекрасный день пес исчез. Домой он больше не вернулся. Мать сказала, что его украли цыгане. Вы, случаем, не цыганка?
– Из меня такая же цыганка, – ответила Аманда, – как из вас ученый. Одно только название.
– Как это понимать – одно только название?
– Маркс Марвеллос, ваши методы могут быть вполне приемлемы в глазах так называемой технократии. Однако, насколько я могу судить, ваши цели были сформированы великой и древней загадкой смысла бытия. Пожалуйста, не кривите рот, это портит вашу внешность. Вот так, совсем другое дело. А теперь скажите мне одну вещь. Почему вы, если сказанное вами имеет для вас принципиальное значение, решили – кстати, это я поняла из ваших же слов, – что религии – это не сверхъестественные сущности, а скорее естественные системы, подчиняющиеся естественным законам? То есть если вы подходите к изучению религий как исторических структур, как естественных сущностей, то вам необходимо установить некий набор фактов и отношений касательно религии. Верно? Например, возможно, отыщется уравнение, с помощью которого передвижения богов можно предсказать с той же точностью, что и движение планет. Или почему бы вам не придумать Первый Закон Религиодинамики Марвеллоса? Интересно, как бы он работал? Трансформация, конечным результатом которой является превращение в догму этического поведения, извлеченного из своего источника, что при повсеместно одинаковой социальной температуре невозможно. Или что-то в этом духе. Скажите, вы задумывали что-то в этом роде?
– Ваша пародия первого закона попахивает упрощенчеством моих идей, превращает их в расхожую банальность. Хотя, в сущности, вы правы. Если выработать некую применимую к религии логику,
