вооруженные силы предупреждены о том, чтобы быть наготове к 1 сентября и сохранять впредь величайшую бдительность»[625]. Это было довольно внушительное заявление. Но и оно не было подкреплено практическими действиями.
Подписание англо-советского союзного договора от 26 мая 1942 г. и соглашения с США от 11 июня 1942 г. было крупным успехом советской внешней политики. Договор сыграл важную роль не только в истории советско-английских отношений, но и в становлении всей антифашистской коалиции. Этим договором, а также соглашением была оформлена правовая основа антифашистской коалиции народов СССР, Англии и США. Соглашения были также ударом по тем силам на Западе, которые надеялись внести раскол в антифашистскую коалицию.
Однако не успели просохнуть чернила подписей политических руководителей Англии и США под соглашением об открытии второго фронта в Европе в 1942 г., как Черчилль начинает усиленно трудиться над срывом этой межсоюзнической клятвы.
Военная обстановка на советско-германском фронте создавала союзникам реальные возможности для открытия второго фронта. Советский Союз по-прежнему оттягивал на себя основные военные силы фашистской Германии. Гигантские битвы на юге СССР сковали фашистские армии. Англия располагала в то время 99 дивизиями, из них 45 дислоцировались в метрополии. США имели 73 дивизии. Эти огромные силы практически бездействовали — военными операциями были заняты только 23 американские и английские дивизии.
Отсутствие второго фронта давало возможность фашистскому командованию безбоязненно перебрасывать свои войска с Запада на Восточный фронт: генералы были уверены, что в ближайшее время Англия и США не нанесут Германии удар с тыла. Более того, немцам через различные каналы прямо давалось это понять. «Члены военного кабинета, — заявил в парламенте лейбористский депутат Эньюрин Бивен, — без всяких причин периодически заверяют противника, что он ни на одном участке атакован не будет»[626].
Что касается Черчилля, то он, упорно проводя свою стратегическую линию, считал открытие второго фронта в Европе преждевременным. Удары по врагу планировались на других участках.
Английская разведка 9 июня 1942 г. доносила Черчиллю: «Положение на Восточном фронте таково, что можно ожидать любого исхода, и поэтому трудно сказать, какой из противников потерпит поражение. Если немцы поймут, что, с одной стороны, им угрожает новая зимняя кампания в России, с другой — англо-американское вторжение на западе, то катастрофа может, как и в 1918 г., разразиться с потрясающей быстротой»[627]. Этот прогноз был полностью проигнорирован.
В июне 1942 г., едва успела вылететь из Лондона советская делегация, Черчилль выдвигает один за другим свои проекты борьбы с фашистской Германией. Здесь была — для отвода глаз — и операция «Юпитер» — план вторжения в Северную Норвегию — как альтернатива плану «Слэджхэммер» («Кузнечный молот»)[628], и его излюбленный план «Джимнаст», предусматривающий операции во французской Северной Африке.
Для осуществления этих замыслов в ход были пущены и дипломатическое искусство Черчилля, и усилия имперского генерального штаба.
17 июня 1942 г. летающая лодка «Боинг» — на ее борту находились британский премьер Уинстон Черчилль и начальник имперского генерального штаба Алан Брук — вылетела в Вашингтон. 19 июня начались секретные переговоры английского и американского руководителей. На следующий день Черчилль передал Рузвельту меморандум. Лейтмотивом его были доводы о том, что второй фронт во Франции не может быть открыт в 1942 г. Правда, Черчилль писал о необходимости подготовки плана «Болеро»[629]. Но в заключение он вновь подчеркнул: «Английское правительство не одобряет операцию, которая наверняка приведет к катастрофе, ибо это не поможет России… Мы твердо придерживаемся точки зрения, что в этом году не должна быть осуществлена высадка во Франции»[630].
В меморандуме Рузвельту довольно цинично признавалось: английские штабы не смогли составить план вторжения в Европу в 1942 г. Черчилль осведомился, есть ли такой план у американцев (зная, что дальше общих наметок дело не пошло), и если нет, то какие операции следует провести в 1942 г.? Он предложил вернуться к плану высадки войск в Северной Африке («Джимнаст»)[631]. Черчиллю было совершенно ясно: план высадки англо-американских войск в Северной Африке сорвет операцию по открытию второго фронта во Франции. Но этого-то и добивались Черчилль и его военные советники.
«Я уверен, — считал Черчилль, — что французская Северная Африка („Джимнаст“) является гораздо лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 году»[632] .
Черчилля не смущали заявления начальников штабов США, указывавших на основной «недостаток плана „Джимнаст“»: «Даже его успешное выполнение не заставит немцев перебросить с русского фронта ни одного солдата, танка или самолета» [633].
Британскому премьеру не составило большого труда убедить Гопкинса и Маршалла, прибывших в Лондон на совещание, продолжавшееся с 20 по 25 июля, заменить план операций в Европе в 1942 г. на план вторжения в Северную Африку. Новым названием этого плана стал «Торч» («Факел»). Операция «Торч» должна была, по мысли Черчилля, стать факелом, освещающим путь не только в Северную Африку, но и на Балканы.
Усилия Черчилля дали свои результаты. Рузвельт телеграфировал Гопкинсу: надо немедленно приступить к осуществлению планов в Северной Африке.
После этого штабы Англии и США начали детально планировать вторжение в Северо-Западную Африку. Вопрос об открытии второго фронта в Европе в 1942 г. практически снимался с повестки дня. Англия и США аннулировали их торжественное обязательство, принятое всего лишь месяц тому назад.
В один из теплых июльских вечеров 1942 г. Уинстон Черчилль давал обед членам военного кабинета в зимнем саду на Даунинг-стрит, 10. После обильной трапезы премьер пригласил министров в зал заседаний и проинформировал их о своей предстоящей поездке в СССР. Он направляет Сталину послание, в котором выразил желание лично встретиться с ним.
Черчилль хотел сообщить главе Советского правительства о решении, только что принятом в Лондоне: второй фронт не будет открыт в 1942 г. Но не только поэтому Черчилль ехал в Москву — он мог уведомить главу Советского правительства о решении и в личном послании. Премьер хотел получить из первых рук сведения о том, сможет ли Красная Армия отбить новое мощное наступление фашистских войск и удержать Кавказ (откуда в случае успеха немцы могли прорваться в Иран, Ирак, Египет и Индию).
Советское правительство пригласило Черчилля.
Утром 12 августа Уинстон Черчилль с группой военных и политических советников вылетел в Москву. Это был первый визит Черчилля в СССР. «Я размышлял, — писал британский премьер в пути из Тегерана в Москву, — о моей миссии в это… большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении»[634].
Наедине с собой Черчилль был откровенен. Сам факт полета Черчилля в «большевистское государство» был знаменателен, вне зависимости от того, с какими намерениями он прибывал в СССР. Визит его был признанием силы и влияния Страны Советов, признанием провала планов реакции, направленных на его сокрушение. Генерал Уэйвелл, обладавший некоторыми литературными способностями, суммировал намерения Черчилля, связанные с визитом в СССР, в стихотворении, каждая последняя строка четверостишия которого звучала: «Не будет второго фронта в 1942 году»[635].
12 августа Черчилль прибыл в Москву. В тот же вечер состоялась его встреча с советскими руководителями. На совещаниях США представлял Аверелл Гарриман.
Премьер-министр стал пространно рассуждать о невозможности и невыгодности в военном отношении для союзников высадки своих войск во Франции в 1942 г. При этом он сослался на недостаточное количество сконцентрированных в Англии десантных судов и войск, на трудности десантных
