— А-а-а, — заворочалось в горле Юрия. Наталья выскочила из комнаты. Шептала бешено:
— Дерьмо! Мерзавец!
Она на мгновенье остановилась в кухне, глядя, все ли в порядке. Как будто все — печь закрыта плотно, плита — красная. Ничего, пока ходят, угли и прогорят. Она толкнула печную заслонку, перекрыв трубу, и бросилась в дверь.
6
Ночь установилась глухая, смутная. Снег поскрипывал громко. Виднелся он неопределенно, серой мутью, и было не ясно, куда шагнешь, в яму или ступишь на какую-нибудь снежную шишку.
Заборы и дома расплывались, всюду мерещились бандиты, прячущие лица в воротник. Лениво и будто нехотя доносились сюда, на окраину, городские праздничные звуки — металлическая речь громкоговорителей, людские голоса.
Временами, ухнув, взлетали яркие букеты ракет, и кривая улица вздрагивала и словно бы всплывала со всеми своими нерадостными, давно надоевшими подробностями. И в зависимости от огней — розовых, синих или зеленых — она выглядела только более или менее противной. Выли собаки.
Мишка в гостях упился, он не шел, а падал.
Упав, шарашился в снегу, весь облепленный, белый, бормотал невнятное. Приходилось его поднимать. Хорошо, если рядом был палисадник и Михаила можно было прислонить к нему. А так и сама не раз падала. Доха забилась снегом, подол платья был мокрый.
— Горе ты мое! — вскрикивала Наталья временами, а один раз даже ударила Мишку с размаху по щеке. Тот мотнул головой и хихикнул.
Она продела голову под руку Михаила и повела. Мучительна была дорога, а все же Наталье не хотелось, чтобы она кончилась. Совсем не хотелось.
Первый раз в жизни она не спешила домой. Но Мишка, черт пьяный, упорно сам двигался в нужную сторону. К тому же он потерял рукавицы и мог поморозить руки.
Надвинулась черная громада спящего дома. Ни огонька — все квартиранты разошлись, все в гостях. Хорошо им, светло, тепло. А навстречу со двора рвется тонкий вой собаки: тяжелая жалоба озябшего, одинокого, навсегда прикованного цепью существа.
У Натальи упало сердце. Последние ее шаги к дому были самые тяжелые, хотя Мишка помогал ей, хватаясь руками за палисадник. В голове стучало: «Вот сейчас… Вот сейчас… Вот сейчас…»
И не хотелось идти, и нужно было.
Наталья распахнула калитку. Пес, увидев своих, приветливо загремел цепью, но снова сел, испуская жалобные звуки.
Наконец крыльцо. Михаил рухнул на ступени. Садясь, он ворочал руками и ногами по-черепашьи неловко.
Взлетали синие, зеленые ракеты. Снег мимолетно засверкал и заискрился. Наталья увидела, что дом принарядился.
На крышу легло искрящееся холодное покрывало, к стенам прилип снег, над дверью висел куржак.
Но это был холодный саван смерти.
Наталья постояла перед черной дверью, дыша открытым ртом. В висках стучало, ноги расслабли.
— Не войти, слабо… — сказала она себе и ответила: — Не слабо, войду.
И, нашарив ключ, открыла дверь. Прошла к теплой двери и тоже открыла. Сунула голову в кухню, прислушалась. Но в висках гремело, и она ничего не услышала. Тогда прошла в комнату и увидела на белом одеяле черный мужской силуэт. Недвижный. Позвала — молчание. Быстро нащупала выключатель и впустила свет.
Ее била крупная, резкая дрожь. Все в ней колыхалось — и руки, и ноги, и сердце.
Она прислонилась к стене, сжала стучащие зубы. Сжала кулаки. Заставила ноги идти: шаг, другой, третий… Ноги разъезжались, словно в гололедицу. Но вот смятые подушки и неподвижная светлая голова. Она протянула руку и отдернула. Опять протянула… Ближе, ближе… Тронула лоб — Юрий уже остыл.
Она попятилась и, не спуская глаз, пошла. В кухне побежала, оглядываясь вполглаза, и в кровь расшибла бровь о косяк.
Выскочила на крыльцо. Мороз отрезвил. И только сейчас Наталья поняла, ощутила сердцем и кожей — преступна она, вся, до самого малого своего ноготка.
Она зачерпнула горсть снега и жадно съела. Лишь тогда, набрав во вдохе до боли много воздуха, она закричала пронзительно:
— Помогите-е-е!
Эхо швырнуло крик ее обратно, как пойманный мяч.
— Помогите-е-е!
Наталья кричала не переставая. Михаил пытался встать. По соседству хлопали двери, на мгновение выбрасывая желтые пучки света. Выскакивали, бежали к ней люди. На крыльцо своего домика выплыла тетя Феша в борчатке.
Калитка распахнулась. Заметался, лая и дребезжа цепью по проволоке, пес. Соседи подбежали.
— Там, там, там… — говорила Наталья, дергаясь. — Там, там, там… — и села в снег. Началась суета. Люди вошли в дом. Они то входили, то выходили. Кто-то в черном, кажется, молодой Зарубин, торопливо убежал. Тяжелый человек подошел и остановился рядом. Наталья сжалась. Тот наклонился и тетиным голосом посоветовал:
— А ты вой — сердце и отойдет! — И — протрезвевшему Михаилу: — Ступай-ка в избу!
Тетя Феша и сама вошла, посмотрела туда-сюда, увидела на столе зеленую бутылку, стаканы и сказала громогласно:
— Водка проклятущая. Все она. Нальют шары и не помнят, что делают. А может, жив еще?
Визжа, подошла «скорая помощь», но остановилась за квартал, поскольку по улице ей было не проехать. Прошел врач с чемоданчиком.
Сидя на стуле, икал и плакал Михаил. Все твердил одно и то же:
— Ах, Юрка, Юрка… — И снова: — Ах, Юрка, Юрка…
И хотя все было ясно, Юрия увезли. Машина ушла, ее визг стих. Соседи исчезли один за другим. Осталась тетя Феша. Сидела на стуле и смотрела на хозяев.
— Ну, — сказала тетя Феша, — раскиселились. Бог даст, еще отводятся. Наталья, открой-ка дверь шире, ишь угарно, даже голову ломит. А ты, мужик, встряхнись, водки выпей. И тебе, Наталья, не мешало бы принять ее. Я тоже выпью.
Выпили то рюмке. И точно — полегчало.
— А что, может, и отводятся, — бормотал Михаил.
— Отводятся! — сказала Наталья, и ей стало спокойнее. Вроде бы ничего и не случилось. Так сидели долго, боясь встать и разойтись. Михаил уснул сидя. У тети Феши от рюмки водки явился аппетит, она съела изрядный кусок лучшего рыбного пирога. Утерев губы, встала.
— Наталья, проводи меня.
Та кое-как оделась и вышла следом. Остановились в сенях, светлых и больших, под лампочкой. Ясно была высвечена их середина. Но все полки, полочки, ящики и лари оставались в полумраке, бросали тени, и казалось — они живут, движутся, подступают.
Тетя Феша уставилась на Наталью, приказала:
— На меня смотри!
Наталья не шевельнулась. Помолчали. И в этом молчании темное — Юрий! — прошел промеж них. Поняла Наталья — тетка обо всем догадывается.
— А смела! — сказала тетя Феша вполголоса. — Ухайдакала парня, стерва. В кого ты такая
