шумно. А потом зазвонил телефон, и я взял трубку.
— Папа?
Это была Моника.
— Нет, это Джонас. Я сейчас его позову.
— Спасибо.
Я положил трубку на стол и крикнул Амоса. Когда он подошел к телефону, я снова лежал на диванчике. Услышав голос Моники, Амос бросил на меня странный взгляд.
— Да, я немного занят, — сказал он в трубку, потом помолчал, слушая Монику. — Это чудесно, — заулыбался он. — Когда вы выезжаете? Я прилечу в Нью-Йорк, когда закончу здесь. Отметим это событие. Поцелуй за меня Джоан.
Он положил трубку и подошел ко мне.
— Это была Моника.
— Знаю.
— Она летит сегодня в Нью-Йорк. Ее назначили главным редактором «Стайл».
— Мило, — сказал я.
— Она возьмет Джоан. Ты давно не видел девочку, да?
— С тех пор как ты увел их из моего номера в Чикаго пять лет назад.
— Тебе стоило бы ее увидеть. Она становится настоящей красавицей.
Я воззрился на него. Это нечто: Амос Уинтроп строит из себя гордого деда.
— Однако как ты изменился! — сказал я.
— Рано или поздно человек должен поумнеть, — ответил он, смущенно краснея. — Ты обнаруживаешь, что наделал кучу глупостей и навредил тем, кого любишь. И если ты не полное дерьмо, то пытаешься это исправить.
— Мне случалось это слышать, — саркастически сказал я. У меня не было настроения слушать его нравоучения, как бы сильно он ни поумнел. — Говорят, это случается с теми, у кого уже не сто
Он рассердился, и в нем на мгновение проглянул прежний Амос Уинтроп.
— Сказал бы я тебе кое-что…
— Что, Амос?
— Двигатель можно ставить, мистер Уинтроп, — крикнул механик с порога.
— Иду, — откликнулся Амос и повернулся ко мне. — Напомни мне об этом после пробного полета.
Я ухмыльнулся. По крайней мере он не стал таким святошей, чтобы я не мог вывести его из себя. Когда я вышел в ангар, двигатель работал ровно. Амос обернулся и сказал:
— По-моему, теперь все в порядке.
Я взглянул на часы. Половина пятого.
— Тогда чего мы ждем?
— Ты точно не передумаешь?
Я покачал головой. Семнадцать миллионов были веским аргументом.
— Вот ваш экипаж, мистер Корд, — официально сказал Амос, когда мы поднялись на борт акваплана. — Джо Кейтс, радист. Стив Яблонски, бортинженер, отвечает за двигатели номер один, три и пять. Барри Голд, бортинженер, отвечает за второй, четвертый и шестой. На них можно положиться. Все трое — ветераны флота и свое дело знают.
Мы обменялись рукопожатиями, и я снова повернулся к Амосу.
— А где второй пилот и штурман?
— Здесь, — ответил он.
— Где?
— Это я.
— Какого черта…
Он ухмыльнулся.
— А кто знает эту малышку лучше меня? Я полгода спал с ней. Кому, как не мне, участвовать в ее первом полете?
Я секунду колебался — и сдался, потому что понимал его. Вчера я был в той же ситуации, когда мне не дали полететь на реактивном самолете.
— По местам, ребята, — скомандовал я, устраиваясь в кресле пилота.
4
Волна разбилась о нос самолета, бросив в лобовое стекло соленые брызги. Я взглянул на часы. Прошло только шестнадцать минут с того момента, как мы стартовали. Шесть мощных двигателей ровно гудели, блестя на солнце лопастями пропеллеров. Кто-то тронул меня за плечо, и я обернулся. Радист стоял со спасательным жилетом в одной руке и парашютом в другой.
— Аварийный комплект, сэр.
Я взглянул на него и увидел, что он уже в жилете, как и двое других.
— Брось за кресло, — сказал я.
Амос тоже надел жилет и закрепил ремень парашюта. Закончив, он уселся, недовольно крякнув.
— Тебе тоже не мешает это надеть.
— Я суеверный, — ответил я. — Мне кажется, если ты их не надеваешь, то они тебе и не понадобятся.
Амос только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнулся.
— Готовы? — спросил я.
— Да, сэр, — ответили они в один голос.
Я переключил рычаг, и красные лампочки сменились зелеными. Теперь красные могут загореться только в случае аварии. Я направил акваплан в открытое море.
— О’кей, ребята. Пошли!
Я осторожно увеличил мощность. Самолет зарылся носом в волну, а потом стал медленно приподниматься над водой, заскользив, словно глиссер. Я взглянул на панель. Индикатор скорости показывал девяносто.
— Скорость для этого полета — сто десять, — раздался сзади голос Амоса.
Я кивнул, не оборачиваясь, и прибавил еще немного. Стрелка сдвинулась на сто, затем на сто десять. Волны били в дно фюзеляжа, как клепальный молоток. Я довел скорость до ста пятнадцати. Секунду ничего не происходило, и я выжал сто двадцать. «Центурион» вдруг задрожал и вырвался из воды. Стрелка рванулась на сто шестьдесят, управление стало легким. Я взглянул в окно: вода была в полусотне метров под нами.
— Черт подери! — пробормотал кто-то у меня за спиной.
Амос развернулся в кресле.
— О’кей, мальчики, — сказал он, протягивая руку. — Гоните монеты. — Он ухмыльнулся мне. — Ребята поспорили со мной на доллар, что нам не оторваться от воды.
Я усмехнулся и продолжил плавный подъем, пока высота не достигла двух тысяч метров. Тогда я повернул машину на запад и нацелил прямо в закатное солнце.
— С ним управляться проще, чем с детской коляской, — рассмеялся Амос.
Я стоял возле радиста, который объяснял мне устройство нового автоматического передатчика. Достаточно передать сигнал один раз, и записывающее устройство будет повторять его до тех пор, пока не иссякнет питание.
Закатное солнце вернуло седым волосам Амоса рыжий цвет его молодости. Я взглянул на часы. Было шесть пятнадцать, и мы удалились от берега почти на двести миль.
