поведение меня все хвалили. Все восхищались. В детстве я думал, что и все остальные видят то, что вижу я. Но потом я понял, что это не так.
Он некоторое время смотрел на огонь сквозь бокал.
— Моя жизнь, по крайней мере ее начало, в этом смысле шла как по маслу. Не было проблем, которые можно было бы назвать проблемами. Но взамен я никак не мог ухватить смысла собственной жизни. По мере того как я взрослел, эти мысли становились только мрачнее. Я не понимал, чего я хочу. Синдром отличника. Ведь и математика мне дается, и по-английски говорю, и спортом занимаюсь, могу все, что угодно. Родители хвалят, учителя говорят, нет никаких проблем, могу поступить в хороший университет. Однако к чему я иду, что я хочу делать, этого я не понимаю. Я совершенно не знал, какой факультет университета мне выбрать. Идти ли мне в юриспруденцию, или в инженерное дело, или в медицину. Мне бы все подошло. Думаю, я бы все смог. Но ничего, чтобы я чувствовал: вот оно. Поэтому, как и велели родители, я поступил на юридический факультет Токийского университета. Потому что мне сказали, что это больше всего мне подходит. Но у меня не было точного курса.— Он еще глотнул вина.— Ты помнишь мою подругу в старших классах?
— Кажется, Фудзисава,— сказал я, случайно вспомнив имя.
Уверен не был, однако попал.
— Фудзисава Ёсико,— кивнул он.— Она была такой же, как я. Я ее любил. Любил быть рядом с ней и разговаривать. Я мог рассказать ей все, что было у меня на душе, а она понимала, о чем я говорю. Мы могли разговаривать сколько угодно. Это было так здорово. Ведь до того, как я встретил ее, у меня не было ни одного друга, с которым я мог бы по-настоящему поговорить.
Он и Фудзисава Ёсико были своего рода психологическими близнецами. Окружение, в котором они воспитывались, до противности было похоже. Оба были симпатичными, отличниками, прирожденными лидерами. Суперзвезды своих классов. Их семьи были обеспеченными, отношения между родителями — плохими. Мать чуть старше отца, отец завел женщину на стороне и не возвращался домой. Они не разводились, потому что боялись осуждения общества. В семьях власть принадлежала матерям. Естественно, они внушали: что бы ты ни делал, нужно быть первым. Ни у того ни у другого не было близких друзей. Оба пользовались популярностью. Однако друзей не было. Непонятно почему. Наверное, обычные, несовершенные люди себе в друзья выбирают таких же несовершенных, как и они сами. Они всегда были одиноки, всегда чувствовали давление.
Однако по случайности подружились. Открылись друг другу и наконец стали парой. Всегда вместе обедали, вместе возвращались из школы. Если выдавалась свободная минутка, садились рядом и беседовали. Было столько всего, о чем они должны были поговорить. По воскресеньям вместе делали домашние задания. Когда оставались только вдвоем, они могли обрести покой. Они понимали друг друга словно себя самих. Они неустанно говорили о том чувстве одиночества, утраты, беспокойства и даже о мечтах, которые были у них прежде.
Раз в неделю они стали заниматься петтингом. Либо у него, либо у нее. И там, и там дома почти никого не было (отец не жил в семье, а мать часто отлучалась по делам), и это все упрощало. Их правилом было — не снимать одежды. И использовать только пальцы. И вот так минут десять или пятнадцать они страстно обнимались, будто в погоне за чем-то, а затем садились за один стол и делали уроки.
Поправляя подол юбки, она говорила: «Ну, наверное, этого хватит? Давай заниматься». Их успехи были одинаковыми, поэтому они могли наслаждаться учебой, словно игрой. Задачки по математике решали на время, кто первый. Учеба не была им в тягость.
В этом они находили свое второе «я». Это было очень интересно, сказал он. Можно назвать это и глупостью, но было интересно. Подобную радость, наверное, могут понять только люди нашего типа.
Однако его не могли абсолютно удовлетворять подобные отношения. Он чувствовал, что чего-то недостает. Да, он хотел с ней спать. Он нуждался в настоящем сексе. Он назвал это «физическим единением». Ему это было необходимо. Благодаря этому мы сможем ощутить больше свободы, больше понять друг друга, думал он. Для него это был совершенно естественный переход в их чувствах.
Однако она видела ситуацию совершенно с иной точки. Поджав губы, она качала головой.
— Я очень люблю тебя. Однако хочу сохранить девственность до брака,— сказала она спокойно.
Какие бы слова он ни подбирал, чтобы убедить ее, она не хотела к нему прислушиваться.
— Я тебя люблю, очень. Но это совершенно другое. Я четко для себя это решила. Я знаю, что делаю тебе плохо, но потерпи. Прошу тебя. Если ты и правда меня любишь, ведь сможешь потерпеть?
— Когда тебе такое говорят, остается лишь отнестись к этому с уважением,— сказал он мне.— Это проблема жизненной позиции, и убедить человека против воли невозможно. Для меня было неважно, девственница девушка или нет. Даже если бы девушка, на которой я женился, не была девственницей, не думаю, чтобы меня это особенно тронуло. Я не придерживался радикальных взглядов и не был романтиком, однако это не значит, что я консерватор. Я просто реалист. А что там с девственностью — так я не считаю это какой-то важной проблемой. Главное, чтобы мужчина и женщина как следует понимали друг друга.
Так я думал. Но это было лишь мое мнение. Я не мог ей его навязать. Она рисует себе жизнь вот такой. Поэтому я терпел. И мы занимались петтингом, засунув руки под одежду. Вы же приблизительно понимаете, как это делается?
— Приблизительно понимаю,— сказал я. У меня тоже есть такие воспоминания.
Он немного покраснел. А затем улыбнулся.
— Это само по себе тоже неплохо. Просто, остановившись на этом, я никак не мог расслабиться всей душой. Для меня это было чем-то промежуточным. Мне хотелось, не прячась ни за чем, соединиться с ней. Чтобы я обладал ею, а она мною. Мне хотелось такого знака. Конечно же, было и физическое желание. Но не только оно. Речь о физическом единении. Я ни разу в своей жизни еще не переживал чувства единения. Я всегда был одинок. Всегда был зажат рамками. Я хотел освободиться. Мне казалось, что, обретя свободу, я смогу обнаружить свой собственный образ, виденный прежде лишь смутно. Мне казалось, что, став с ней одним целым, я смогу избавиться от рамок, контролировавших меня.
— Но ничего не получилось? — спросил я.
— Не получилось,— сказал он.
И какое-то время вглядывался в дрова, горевшие в камине. Его взгляд стал удивительно плоским.
— Не получилось до самого конца,— сказал он.
Он даже серьезно думал над тем, чтобы жениться на ней. Решительно сделал предложение. Когда мы окончим университет, то сможем пожениться. К этому никаких препятствий. А обручиться можно даже раньше. Она несколько секунд смотрела на него. А затем улыбнулась. Эта была такая прекрасная улыбка. Наверняка она обрадовалась его словам. Но в то же время в этой улыбке была какая-то грусть, было спокойствие, с каким человек, видавший виды, может выслушивать незрелые, хоть и справедливые доводы младшего по возрасту. По крайней мере, ему так показалось.
— Послушай, это невозможно. Мы с тобой не сможем пожениться. Я выйду замуж за человека старше меня, а ты женишься на ком-то младше себя. Это ведь принято в нашем мире. Женщина развивается быстрее, чем мужчина. И быстрее стареет. Ты пока еще не понимаешь толком жизни. Даже если мы и поженились бы после университета, у нас бы наверняка ничего не получилось. Наверное, мы не сможем быть такими, как сейчас. Конечно, я люблю тебя. Никогда я не любила никого, кроме тебя. Но это совершенно другое. («Это совершенно другое» — было ее присказкой). Сейчас мы школьники, ограждены от многих вещей. Но внешний мир не такой. Он больше и реальнее. Мы должны будем приспособиться к нему.
Фольклор нашего времени. Ч.2
Ему казалось, что он понимает, о чем она пытается сказать. Ведь он был гораздо реалистичнее своих сверстников. И будь ситуация другой, он бы выслушал это мнение как общую теорию, а может, и согласился бы с ним. Однако это была не общая теория. Это была его личная проблема.
— Я не могу этого понять,— сказал он.— Я очень люблю тебя и хочу быть единым с тобой. Для меня это ясно и очень важно. Пусть есть какие-то моменты, не соответствующие действительности,— по правде
