– Скажи мне, – настаивал он. На глазах у нее появились слезы.
– Я не могу.
– Можешь, Дженни, можешь. Я знаю, что ты чувствуешь. Ты чувствуешь то же самое, что и я. Я мучаюсь бессонницей, мечтая о тебе, представляя тебя рядом.
– Нет, пожалуйста, не сейчас.
Его сильная рука, рука хирурга, погладила ее по щеке.
– Я люблю тебя, Дженни, – сказал он. – Я люблю тебя.
Дженни смотрела в его глаза, чувствуя, что его лицо приближается все ближе и ближе, потом он поцеловал ее в губы. Она закрыла глаза, чувствуя, как горит все тело. Дженни резко отстранилась и направилась в глубь комнаты. Доктор догнал ее и снова обнял за плечи.
– Ты любишь меня, – сказал он, – скажи мне об этом.
– Нет, – прошептала она и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
Его пальцы крепко сжали ее плечи.
– Скажи! – хриплым голосом приказал он.
Дженни снова ослабела от его прикосновения, она не могла оторвать взгляда от его лица.
– Я люблю тебя, – сказала она.
Он снова прижался губами к ее губам. Дженни почувствовала, как его руки проникли под халат и расстегнули бюстгальтер. Грудь вырвалась из плена и сама устремилась к нему в руки. Дженни задрожала всем телом.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала она, – это нехорошо.
Подняв ее на руки, он отнес ее в спальню и опустился на колени рядом с кроватью.
– Когда мужчина и женщина любят друг друга, – прошептал он, – то все, что происходит между ними в их собственном доме, не может быть нехорошим. А это наш с тобой дом.
И он снова поцеловал ее в губы.
Том посмотрел на часы, висевшие на кухне, был уже одиннадцатый час. Он свернул газету.
– Думаю, что сегодня она уже не придет. Пойду-ка я спать. Ребята из союза сказали, что будут наблюдать, как я работаю, поэтому мне нельзя опаздывать.
Элен презрительно фыркнула.
– Послушать этих коммунистов из Рабочего союза, так ты должен молиться на них за то, что получил эту работу.
– Они хорошие парни, этого нельзя отрицать. Ведь именно они настояли, чтобы меня приняли на полный рабочий день, а не на половину. Они защищают интересы рабочих.
– Коммунисты все безбожники. Отец Хадли говорил мне, что они против церкви, потому что не верят в Бога. Он сказал, что они заигрывают с рабочими, чтобы захватить власть, как в России. А захватив власть, они закроют все церкви и превратят нас в рабов.
– Ну и что, что безбожники? Сам-то отец Хадли не нашел мне работу и не оплатил наши счета. Нет, именно союз предоставил мне работу, и я достаточно зарабатываю, чтобы выплачивать аренду и покупать пищу. Меня не интересует, как их называет отец Хадли, главное, что они хорошо отнеслись ко мне.
Элен презрительно ухмыльнулась.
– Хорошая у меня семейка. Муж коммунист и дочь, у которой никогда нет времени зайти домой.
– Наверное, она занята, ты же знаешь, какая у нее ответственная работа. Сестры из колледжа Святой Марии говорили на выпуске, что ей повезло, что она будет работать с таким знаменитым врачом.
– Конечно, но должна же она иногда приходить домой?
Могу поспорить, что она не была в церкви с тех пор, как закончила колледж.
– Откуда ты знаешь? – сердито спросил Том. – Разве церковь Святого Павла единственная в Сан- Франциско?
– Знаю, – ответила Элен. – Я это чувствую. Она не хочет приходить к нам, потому что зарабатывает теперь уйму денег и стыдится нас.
– А чем ей гордиться? Твоими церковными проповедями или ребятами на улице, которые все еще перешептываются и смеются ей вслед. Что ей за радость приходить домой?
Элен пропустила его речь мимо ушей.
– Не хорошо, если девушка ночует не дома, – упрямо твердила она. – Мы с тобой знаем, что творятся там, на холмах, где все спят с чужими женами и пьянствуют. Я тоже читаю газеты.
– Дженни хорошая девушка, она не будет этим заниматься.
– А я не уверена. Соблазн всегда сладок, а мы ведь с тобой знаем, что она уже вкусила соблазна.
– Ты что, не веришь ей? – сердито спросил Том. – Ты веришь этим двум ублюдкам, а не собственной дочери?
– А почему она тогда не пошла в суд? Если в их словах совсем не было правды, то чего ей было бояться? Так нет, она взяла тысячу долларов и заработала славу шлюхи.
