– Привет, доктор. Кто-нибудь говорил вам, что ваш отец торговал готовым платьем?
– Мой отец и сейчас этим занимается, мистер Стандхерст.
– Знаю, – быстро ответил Стандхерст. – У него до сих пор есть магазин на Стентон-стрит. Я много знаю о вас. В двадцать седьмом году, когда вы выпускались из колледжа, вы были президентом общества в поддержку Сакко и Ванцетти, членом общества молодых социалистов, кроме того, вы были первым хирургом, который не первом году практики стал членом Американского колледжа хирургов. Вы до сих пор зарегистрированы в Нью-Йорке как социалист и на выборах президента, возможно, будете голосовать за Нормана Томаса.
Хирург улыбнулся.
– Вы знаете всю мою подноготную.
– Конечно, знаю. Неужели вы думаете, что я доверил бы резать себя первому встречному?
– Я думаю, вас должно было обеспокоить то, что вы узнали обо мне. Вы же знаете, что мы, социалисты, думаем о вас.
Старик засмеялся, но внезапно скривился от боли.
– Черт! Как я себе представляю, вы, в первую очередь, врач, а уж во вторую социалист. – Он внимательно посмотрел на доктора. – Знаете, доктор, если вы будете голосовать за кандидата от Республиканской партии, то менее чем за три года я сделаю вас миллионером.
Доктор рассмеялся и покачал головой.
– Нет, спасибо. Меня это не волнует.
– А почему вы пришли и не спрашиваете, как я себя чувствую? Колтон заходил уже четыре раза и каждый раз задавал мне этот вопрос.
Доктор пожал плечами.
– Зачем спрашивать? Я знаю, как вы себя чувствуете. Вам больно.
– Чертовски больно, доктор. Колтон сказал, что эти камни, которые вы удалили, были величиной с бейсбольный мяч.
– Да, действительно, очень крупные.
– Он также сказал, что я теперь буду мочиться в эту сумку которую мне прицепили, пока почки не поправятся и снова не заработают.
– Но вам придется таскать ее довольно долго.
Старик внимательно посмотрел на него.
– Знаете что, вы оба с ним дерьмо, – спокойно сказал он. – Мне придется таскать ее до могилы, которая, кстати, совсем недалеко.
– Я этого не говорил.
– Знаю, что не скажете. Поэтому сам говорю. Мне восемьдесят один, а к этому возрасту, если удалось до него дожить, уже от любого несет смертью. Это видно по лицу или по глазам. Поэтому не надо дурачить меня. Сколько я еще протяну?
Доктор заглянул Стандхерсту в глаза и не увидел в них страха, наоборот, в них отражалось живое любопытство. Он моментально принял решение. Колтон зря скрывал от него правду. Это был настоящий мужчина, поэтому доктор ответил ему со всей прямотой:
– Три месяца, если повезет, мистер Стандхерст, если нет, то шесть.
Старик даже глазом не моргнул.
– Рак?
Хирург кивнул.
– Злокачественная опухоль и метастазы. Я удалил полностью одну почку и почти половину второй. Поэтому вы и будете носить мочесборник.
– Меня будут мучить боли?
– Очень сильные, но с этим можно бороться морфином.
– Ну и черт с ним, – произнес Стандхерст. – Смерть – это единственная штука в жизни, которую я не испробовал. Не стоит упускать случай.
Внезапно затрещал телетайп в углу комнаты. Стандхерст бросил на него быстрый взгляд, потом снова посмотрел на доктора.
– Как я узнаю, что конец близок, доктор?
– Следите за цветом мочи. Чем краснее будет моча, тем ближе конец. Это значит, что почка начнет выдавать кровь, а не мочу, потому что опухоль полностью разъест ее.
Старик смотрел на доктора ясными умными глазами.
– Это значит, что я могу умереть от мочевого отравления?
– Возможно, если не произойдет чего-нибудь худшего.
– Да черт с ним, доктор, мне надо было умереть еще лет двадцать назад.
Хирург рассмеялся.
– Но сколько вы тогда упустили бы удовольствий?
