был совершенно пьян. Не говоря ему, куда мы идем, я отвел его к Аиде. Это приключение произвело на него неизгладимое впечатление. – Стандхерст зашелся в смехе так, что на глаза у него навернулись слезы. – Бедный старина Эд. Он проиграл выборы, но так и не догадался почему. И вот в один прекрасный день, когда мы ушли на войну, Аида закрыла сове заведение, а он сидел в баре и плакал, как будто наступил конец света.
– А почему вы закрылись? – поинтересовалась Дженни.
– На это было несколько причин, – серьезно сказала Аида поворачиваясь к Дженни. – Во время и после войны появилось множество девушек, которые готовы были раздавать себя направо и налево, и стало все трудней подбирать девушек действительно заинтересованных в работе по высшему классу, который поддерживался у меня в заведении. Все хотели быть просто шлюхами. И так как я не нуждалась в деньгах, я закрыла свое заведение.
– Аида очень практичная женщина. Она вложила все деньги в недвижимость и в многоквартирные дома здесь и в большинстве крупных городов по всей стране. – Стандхерст посмотрел на нее. – И сколько ты сейчас стоишь, Аида?
Она пожала плечами.
– Миллионов шесть, может, чуть больше или меньше. И все благодаря тебе и еще нескольким друзьям, вроде тебя.
Стандхерст усмехнулся и сказал, глядя на Дженни.
– Ты все еще думаешь возвращаться в больницу? – Дженни промолчала. – Ну так как?
Дженни посмотрела на Стандхерста, потом на Аиду. Они тоже внимательно смотрели на нее. Слова у нее застряли в горле. Миссис Шварц успокаивающе погладила ее по руке.
– Дай ей немножко времени подумать, Чарли, – ласково сказала она, – такое решение девушка должна принять сама.
– Ей придется решить это очень скоро, – мягко произнес Стандхерст, – времени осталось мало.
Тогда он еще не знал, что осталось всего два дня.
Через два дня утром Дженни зашла к нему в спальню.
– Думаю, что сегодня придется весь день оставаться в постели, – тихо произнес Стандхерст.
Дженни раздвинула шторы и посмотрела на него при свете, падающем из окна. Лицо его было бледным, прозрачная желтая кожа обтягивала скулы, глаза полуприкрыты, так как яркий свет причинял им боль. Дженни подошла к кровати.
– Может быть, мне вызвать доктора, Чарли?
– А что он сможет сделать? – На лбу его проступили капельки пота. Она взяла с соседнего столика маленькое полотенце и вытерла ему лицо. Потом откинула одеяло, задрала Стандхерсту старомодную ночную рубашку и сняла мочесборник. Накрывая его одеялом, она заметила быстрый взгляд, который он бросил на мешок. Дженни взяла мочесборник и ушла в ванную.
– Очень плохо? – спросил он, глядя ей прямо в глаза, когда она вернулась.
– Очень плохо.
– Я знаю, – прошептал он. – Я заглядывал туда перед твоим приходом, моча такая черная, как пупок у дьявола.
Она поправила ему подушку и уложила поудобнее.
– Не знаю, иногда по утрам бывала и хуже.
– Не успокаивай меня. – Он на минуту закрыл глаза, потом вновь открыл. – У меня предчувствие, что сегодня.
– Выпей апельсинового сока, будет лучше.
– Ну его к черту, – яростно прошептал Чарли. – Ты когда-нибудь слышала, чтобы в преисподнюю отбывали с апельсиновым соком? Принеси мне шампанского.
Дженни молча поставила стакан с соком, взяла высокий бокал, бросила туда несколько кубиков льда и налила шампанское. Опустив в бокал соломинку, она протянула его Чарли.
– Я еще в состоянии выпить, – сказал он. В углу комнаты затрещал телетайп. Дженни подошла и посмотрела. – Что там? – спросил Стандхерст.
– Речь Ландона на обеде Республиканской партии вчера вечером.
– Выключи, – раздраженно бросил он и протянул ей бокал.
Она взяла его и поставила на стол. В этот момент зазвонил телефон. Дженни сняла трубку.
– Эта редактор из Лос-Анджелеса, по поводу твоего вчерашнего звонка.
– Скажи ему, что Дик Трейси не нужен мне в газете.
Дженни кивнула и повторила по телефону указание Стандхерста. Повесив трубку, она повернулась и посмотрела на него. Лицо его опять покрылось потом.
– Твой сын, Чарли, взял с меня обещание, что я позвоню ему, если посчитаю, что это необходимо.
– Нет! – воскликнул он. – Кому надо, чтобы он тут злорадствовал? Этот сукин сын только и дожидается моей смерти, он хочет наложить свою лапу на мои газеты. – Стандхерст беззвучно захихикал. – Держу пари, что на следующий день после моих похорон у этого дурака все газеты будут работать на Рузвельта. – Резкий приступ боли пронзил его, он дернулся и сел почти прямо. – О, Боже, – сказал он, хватаясь руками за живот.
Поддерживая Стандхерста, Дженни крепко обхватила его руками за плечи, потом потянулась за ампулой
