Однажды вечером во время ужина Сэм посмотрел на сына и сказал:
– В Додже открыли школу.
Канеха подошла от плиты к столу, Макс посмотрел на отца, не зная, следует ли ему вступать в разговор. Решив промолчать, он продолжал есть.
– Я записал тебя в школу, – сказал Сэм, – и заплатил за это десять долларов.
– Зачем? – спросил Макс, теперь он мог задавать вопросы.
– Чтобы тебя научили читать и писать, – ответил отец.
– А для чего мне это нужно?
– Мужчина должен уметь читать и писать.
– Но ты ведь не умеешь. И тебе это не мешает.
– Теперь другое время, – сказал Сэм. – Когда я был мальчишкой, в этом не было нужды. А теперь есть.
– Я не хочу ходить в школу.
– Пойдешь, – возвысил голос Сэм. – Я уже обо всем договорился. Ночевать будешь в конюшнях Ольсена.
Канеха не была уверена, что правильно поняла слова мужа.
– Что это такое? – спросила она по-индейски.
– Это дом, где дают большие знания, – ответил по-индейски Сэм. – Без них наш сын никогда не станет великим вождем среди бледнолицых.
Для Канехи это была достаточно серьезная причина.
– Он пойдет. Большие знания означают большую власть, – сказала она и вернулась к плите.
В следующий понедельник Сэм повел Макса в школу. Учительница – обедневшая южанка – подошла к двери и улыбнулась Сэму.
– Доброе утро, мистер Сэнд.
– Доброе утро, мадам. Я привел к вам сына.
Учительница посмотрела на Макса, а затем обвела взглядом школьный двор.
– И где же он? – недоуменно спросила она.
Сэм подтолкнул Макса вперед, и тот, слегка потупившись, взглянул на учительницу.
– Поздоровайся с учительницей, – сказал Сэм.
Макс, неуютно чувствовавший себя в чистой одежде из оленьей шкуры, переступил босыми ногами и сказал:
– Здравствуйте, мадам.
Учительница удивленно посмотрела на него и с отвращением потянула носом.
– Как? Ведь он же индеец, – воскликнула она. – Мы не принимаем в школу индейцев.
– Это мой сын, мадам, – сказал Сэм.
Учительница презрительно поджала губы.
– Мы не принимаем в нашу школу цветных. Эта школа только для белых детей, – произнесла она и уж было повернулась к ним спиной, но ледяной тон Сэма остановил ее. Возможно, это была самая длинная речь в его жизни.
– Я не знаком с вашей религией, мадам, и не знаю, во что вы верите. Но я знаю, что мы находимся в двух тысячах миль от Виргинии, и вы получили десять долларов за обучение моего сына, точно так же, как и со всех остальных, присутствовавших на собрании. И если вы не собираетесь учить его, как мы договорились, то вам лучше вернуться на Восток.
Учительница с возмущением посмотрела на Сэма.
– Мистер Сэнд, как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? Думаете, другие родители захотят, чтобы ваш сын учился вместе с их детьми?
– Все они были на собрании, и я не слышал, чтобы кто-нибудь из них возражал.
– Наверное, я никогда не пойму людей с Запада, – беспомощно проговорила учительница, и Сэм понял, что она сдалась. Бросив неодобрительный взгляд на Макса, она сказала: – В любом случае он не может ходить в школу в этой одежде. Он должен быть одет, как все остальные дети.
– Хорошо, мадам, – сказал Сэм и, оборачиваясь к сыну, добавил: – Сейчас пойдем в магазин и купим обычную одежду.
– Тогда уж заодно и постригите его. Чтобы он не отличался от других детей.
Сэм кивнул. Он понял ее.
– Я так и сделаю. Спасибо, мадам.
Макс припустил за отцом к универмагу. Впервые в голову ему пришла странная мысль, которую он тут же и высказал отцу:
