Не слыша крик других людей —
Кто лишь богатство выбрал богом и возомнил, что его блеск
Их вознесет перед народом. Кто в самомнении убогом
Забыл, что смертен человек…
И слаб… а есть иная воля — дается людям злата власть,
Пока взять Бог ее позволит, и дьявол до поры не спорит —
Натешиться давая всласть…
Любая ложь и ухищренья — людей лишь могут обмануть.
Когда-нибудь приходит время остановиться и измерить
Другою мерой жизни путь…
Ничто не дастся безответно — за все приходится платить,
И лишь вопрос какой монетой —до время будет незаметен,
Но оборвется эта нить…
***
…Как безмятежен взгляд Флейтиста… Подолгу жертвы он не ждет —
Бездушье, жадность эгоизма, самовеличие, бесчинство
В растленном разуме живет.
И флейта заиграет снова, приказывая и маня —
Обрыв открыт, и тьма готова по дьявола бесспорной воле
Попавших в сеть его принять.
…Извечно — где Флейтиста сети расставлены душе людской,
Там Ангела улыбка светит, что в темной пелене столетий
Роняет слезы над землей…
ВРЕМЕНА ЖИЗНИ
О, память сердца! Ты сильней печальной памяти рассудка;
все образы минувших дней храня внимательно и чутко,
ведешь потерянному счет. Зачем? Не призрачно ли в хоре
стихий природы наше горе иль радости? Пускай идет,
вершит свой подвиг бесполезный за часом — час, за ночью — день…
Всепоглощающею бездной земли губительная тень
на грани бытия нас встретит. Зачем же сердце счет ведет
утратам и упрямо ждет любви, которой уж не верит?
Нас случай свел. Не правда ль, друг, он влек непобедимой силой —
той, что вершит природы круг и движет в вечности светила!
Теперь, когда вокруг меня вновь осени печаль разлита,
над всем утерянным, разбитым, задумываюсь горько я.
И в сумраке ночей бессонных придумываю сны себе
живыми образами полных — все для тебя, все о тебе.
Часть первая: ВОСПОМИНАНИЯ
Несмелый луч скользит в окно, слепые оставляя блики
На фото, что уже давно почти всем миром позабыты…
Да … лишь она одна теперь живет в воспоминаньях боли,
И одинокая постель, как саван, жизнь ее укроет.
Теперь ей шестьдесят… А там, на фото, Петре восемнадцать:
Цыганский взгляд, цветная шаль и губы манят целоваться…
А рядом — те, что для нее дороже целой жизни были —
Сестренка Лития и… он, ее Михай, ее любимый…
Вновь сердце старое зашлось, и дрогнули слезами веки…
Да, счастье мимолетный гость, а одиночество — навеки.
Она любила… И Михай не мог ни дня прожить без Петры —
Огонь любви их вел за край, вдогонку за весенним ветром!
И майский ливень сквозь сирень их влажным накрывал туманом,
А звездочек цветочных тень душистый полог окаймляла….
Михай во тьме ее очей не мог найти пути на волю,
И тяжесть шелковых кудрей любил перебирать рукою —
Всей жизнью он был для нее! И светлым днем и звездной ночью!
Был воздухом, водой, огнем! Век рана эта кровоточит…
… С рожденья Лития была зеркальным отраженьем Петры —
Не импульсивна, но мила, не ярко-жгуча — нежно-светла…
Два года разделяло их, навек беда соединила —
Смерть в катастрофе всех родных и их родителей любимых.
И Петра в свои восемь лет для Литии опорой стала,
Любя в ней матери портрет, во всем сестренке потакала.
Ее обиды, как свои, воспринимала со слезами —
Летели месяцы и дни, и сестры девушками стали:
Прекрасна, словно ночь, одна — загадочна и ярко-томна,
Другая — нежная заря, задумчива, немногословна…
Но вот расстаться им пришлось — уехала учиться Петра,
Остался в детство тонкий мост, письмо сестренкино в конверте…
И вот Михай… Своей женой хотел назвать он Петру вскоре…
За счастья миг такой ценой заплачено — тоска и горе…
Цыганка старая тогда остановила Петру в парке,
Где дикий темный виноград свисал с ветвей плакучих аркой….
Она сказала — не судьба… Никто из вас не будет счастлив,
Никто — ни он, ни ты, она… И блики на ветвях погасли.
Но не поверила тогда ей Петра, чья душа горела
И счастьем радости цвела, огнем охватывая тело —
Михай смеялся вместе с ней, губами смахивая листья,
Что с черных волн ее кудрей слетали в облаке лучистом…
…И вот вокзал, перрон, вагон — и Лития в ее объятьях,
Последних дней счастливый сон: они купили Петре платье…
А вот… знакомство с женихом… И мир разбился на осколки,
А в горле не проходит ком — он полюбил ее сестренку!
А Лития, себя виня, в слезах просила о прощенье…
И как смотрел тогда Михай в глаза невесты… с сожаленьем?
Она не помнила… Сейчас лишь боль стучится в ее венах —
