Безжалостность любимых глаз, предательство и боль — измена!
Она уехала в тот час, чтоб никогда не возвратиться —
Но пламень сердца не угас, не стерлись дорогие лица…
И фото… ей прислал его фотограф, ничего не зная —
Там надпись лентой золотой: «На память Петре от Михая…»
Она средь призраков живет, не зная о судьбе любимых,
За годом пролетает год в воспоминаниях хранимых….
Она жила… она жила… она не помнит — лишь то время,
Ей память сохранить смогла, когда их май венчал сиренью…
И вспоминается подчас отчаянье сестры… и счастье
Ее любимых синих глаз, что нашей воле неподвластно.
Да… а Михай не горевал — он даже не жалел о Петре,
О горе, что ей причинял… и снимок с дружеским приветом…
А иногда в неясных снах ей Лития родная снилась —
С слезами боли на глазах… Но прочь виденье уносилось…
И Петра не хотела знать и думать сестре с Михаем…
Но память сердца не унять — мы любим, помним, умираем…
Часть вторая: АЛЬВЫ
Осенний парк уже не спал, роняя призрачные листья
Во влажный утренний туман, что теребил рябины кисти —
Срывая капельки росы с оранжево-багряных ягод,
Тянули ветры на басы мелодию над диким садом…
Любила Петра утра сон — загадочно окутав ветви,
Росы туманной перезвон встречал преддверие рассвета…
Клубилась дымка над листвой, устлавшей золотом аллеи —
И поднимались ввысь главой неувядающие ели…
Там, где заканчивался ряд чернеющих густых деревьев,
Бесстыдно сбросивших наряд, виднелись призрачные тени —
И Петре показалось вдруг, что в хороводе легком ветра
Неясных силуэтов круг мелькнул, роняя капли света…
Чем ближе Петра — тем ясней видны ей легкие фигуры
Прекрасных призрачных людей, скользящих в сонной дымке утра.
Они приблизились еще… Вперед шагнул черноволосый
Мужчина…отрок? Словно сон неясный прозвучал вопросом:
«Зачем ты надрываешь сердце воспоминанием любви?
Ты не даешь душе согреться — в ночь канут будущие дни…
Ты без остатка отдавалась порыву страсти юных лет —
И вот перед тобою старость… А в сердце только черный след…
Ты не жила! Переживала так дни, недели и года,
Но времени земного мало — и ты исчезнешь навсегда…
Ты, Петра, не смогла увидеть всю красоту и свет земли,
Но мы покажем радость мира — и дверь в пространстве отворим…»
Наверно, это смутный сон… И блики солнечного света
Слетают с поседевших крон, кружась в порывах нежных ветра…
А голоса… То шелест трав — в осенней дымке засыпая,
Они рассказывают нам, что их зовет весна другая…
Но, нет… Вот абрисы людей приобрели земную плотность —
Среди мерцающих огней вновь прозвучал зовущий голос:
«Напрасно ты не веришь, Петра… Ты слишком рано умерла
Для света и мечтаний сердца — а ты б счастливой быть могла…
Тебе не снимся мы… Ах, Петра… Как недоверчива душа —
Мой голос не дыханье ветра, и здесь не призраки кружат.
Мы — альвы… И живем за гранью привычного лица земли,
Мы ведаем… вернее, знаем природы тайны и храним…
Тот свет, что был излит на землю, людьми забыт уже давно…
Но мы его храним и верим, что людям многое дано —
Дано им вспомнить по-иному, дано увидеть свет вдали,
Дано средь сумрака и грома пройти к лучам младой зари!
Ты много время потеряла, и жизнь мелькнула стороной,
Любви и света слишком мало тебе отмерено судьбой —
Но с нами, Петра, ты увидишь тот мир, что много лет назад
Отвергла в час печальный жизни, любви чужой покинув сад…»
Часть третья: ЮНАЯ ВЕСНА
Вкруг Петры листьев хоровод взлетел, кружась и опадая,
Багряно-розовый восход зажегся в томно-синей дали —
Он прокатился в небесах, исчезнув в зыбком горизонте,
И вот — вокруг уже весна встречает Петру эхом звонким!
Она узнала этот май… Сирень, осыпавшая звезды
К ее ногам… А вот… Михай — над страхами ее смеется…
Все поплыло, и Петры крик сорвался резким криком птицы —
Она подумала в тот миг, что боль стократно повторится…
Она смотрела… Вот тот день, что отнял жизнь ее навечно —
Еще цвела в саду сирень, блестели лепестки беспечно…
Вот Лития… Ее сестра в глаза Михая смотрит нежно,
И майский дождь идет с утра, роняя капли безмятежно.
Но Петры в этой жизни нет — она исчезла… И для мира
На много весен, зим и лет дверь в настоящее закрыла…
Исчезли лица, голоса — теперь лишь заросли сирени
К прозрачным синим небесам возносят хлопья пены белой.
И Петре захотелось вдруг впитать лучи, сирень и небо —
Взлететь, покинув стылый круг, увидеть даль, тумана небыль…
Она шагнула… И вперед вдруг полетела, словно птица —
Так лишь во сне душа зовет, когда в чудесных снах кружится…
Вот неба розовая даль, и крылья ветра распахнулись,
Срывая тонкую вуаль с заоблачных бескрайних улиц:
Невиданные города взлетели, распадаясь светом,
Что проливался, как вода, окрашивая златом небо!
А там, внизу как изумруд переливаются дубравы,
Там птицы на ветвях поют и шепчутся украдкой травы…
А эти краски! То — цветы головки протянули к солнцу…
За горизонтом, у черты, туман искристый тихо вьется…
Впервые боль души своей забыла Петра — на просторе
Ей виделись картины дней, что неподвластны плену горя.
В объятьях нежной синевы она увидела счастливых
