– Ты тоже, Георгий.
Ну все, пора. Выйти на площадку перед шахтой лифта, нажать на кнопку вызова, последний раз оглянуться, услышать эти слова:
– Ладно, увидимся, чувак.
– Да. – Ник еще раз кивнул. – Увидимся.
Прежде чем подняться в квартиру и вновь увидеть это лицо взбалмошной сорокалетней девочки с надутыми губами и нравственным кодексом неандертальца, прямо в салоне автомобиля он взрывает косяк, который свернул ему на дорожку Хэнк, и долго еще сидит, уставившись на панель приборов, пробуя осмыслить все, что произошло за эти дни.
Хэнк задумал грандиозное погружение, по времени это растянется месяца на три-четыре, но если этот погрязший в роскоши хиппи может позволить себе не работать (хотя, если разобраться, под кайфом-то как раз самая работа, офигенный наплыв бессознательного), то для него, Ника, это абсолютно неприемлемо. Придется наезжать к нему по два-три раза в неделю – проводить сеанс психоанализа и следить за тем, чтобы процесс самопознания не обернулся тяжелым психозом. Перепрограммирование мозга… Как человек, прошедший все стадии освоения внутреннего пространства под руководством доброжелательно настроенных специалистов, Ник был прекрасно осведомлен об опасностях, подстерегающих на этом пути. Сумеет ли он сделать для Хэнка то, что сделали для него год назад Маргарет Келлер и Джон Томпсон?
Бурлящий поток бессвязных мыслей резко меняет направление и устремляется в другое русло. Ксения, Ксения… Вожделенная дичь, за которой погнался, охваченный первобытным инстинктом. Накинул аркан – и сам оказался в сетях. Охотник и дичь поменялись местами. Хотя несправедливо было бы утверждать, что она ведет себя как охотник. Обычная мужская паранойя: мир полон женщин, одержимых желанием выскочить замуж… А на деле оказывается, что это далеко не так. Что ты сам хочешь этого куда больше, чем она. А она… она просто позволяет себя уговорить.
Подавив вздох, он смотрит на часы, потом на знакомый подъезд. Пора идти. В самом деле пора.
Ничего особенного. Просто войти, поздороваться, достать из шкафа спортивную сумку, собрать вещи. Поблагодарить за все. Повернуться и уйти. Первым делом она, конечно, ударится в слезы (раздосадованная Илона, шмыгающая красным, распухшим носом, – это зрелище для сильных духом), потом напомнит про деньги, потом опустится до угроз… Все к черту. Просто вставай и иди.
Ник выходит из машины, держа наготове брелок сигнализации, нажимает на кнопку, слышит привычное «квак-квак», роняет брелок в карман и уже поворачивается, чтобы идти, как вдруг…
Что забыл? Он останавливается в недоумении. Лада, милая…
Забыл – что?
Медленно, как под гипнозом, он поворачивается, смотрит на запертую «октавию», пытаясь понять, о чем идет речь. О! Разумеется! Но откуда ты… Все эти возгласы неуместны. Дрожащим пальцем он нажимает на кнопку, отключает сигнализацию, садится за руль, шарит левой рукой под сиденьем. Достает тяжелый металлический предмет, матово поблескивающий в лучах утреннего солнца, бьющего в глаза через лобовое стекло, засовывает предмет во внутренний карман куртки… Переводит дыхание и некоторое время разглядывает свои ладони, холодные и влажные.
…Проходит час, и он выскакивает из подъезда с такой скоростью, как будто внутри бушует пожар. Несется к машине, держа в левой руке сумку с вещами, а в правой – наготове – брелок сигнализации. «Квак-квак». Бросить сумку на пассажирское сиденье. Ворваться в салон, устроиться за рулем. Попасть (и это самое трудное) ключом в замок зажигания. Уф-ф… Аккуратно вырулить за ворота, а там уж втопить так, что только пыль из-под колес!
Далеко он, правда, не уехал. Притормозил в районе Трубной площади и еще, наверное, полчаса сидел, откинувшись на спинку сиденья, тупо глядя сквозь стекло на проезжающие мимо автомобили, на спешащих по своим делам безликих пешеходов, на фасады окружающих зданий, на всю эту уличную суету.
Он чувствовал холодную дрожь в позвоночнике и быстрые, болезненные толчки своего сердца. Ни о чем не думал. Ни о чем не жалел. Наконец, убедившись в том, что пары марихуаны развеялись и можно продолжать путешествие по городу, нащупал в кармане телефонную трубку и набрал номер.
– Здорово, старина. Я возвращаюсь. Ты рад?
После чего коротко кивнул, как будто собеседник мог его видеть, завел машину и выехал на Петровский бульвар.
Глава 14
Ник смотрит на нее через стол, и его глаза темнее грозового неба. К тому же он непрерывно курит, что наводит на мысль о пережитом недавно стрессе. Какого рода был этот стресс, он уже намекнул ей по телефону, а сейчас собирается рассказать. Или делает вид, что собирается.
– Значит, ты забрал свои вещи? – уточняет Ксения, стараясь не смотреть на его забинтованную руку и уж тем более не думать о том, каким образом он заполучил эту травму.
– Да.
– А твой долг?
– Я пообещал вернуть его до конца месяца.
– Где же ты достанешь столько денег?
Он смотрит в сторону.
– Еще не знаю. Подумаю.
Они сидят в ресторане «Цветы» на 1-й Тверской-Ямской. В интерьерах первого и второго этажей безраздельно господствует ностальгический стиль детей цветов (отсюда название) с лаконичными формами и кислотной цветовой гаммой в духе семидесятых. Боковая стена обеденного зала, выкрашенная в розовый цвет, радует ритмическим рисунком из ярких полос скотча; на окнах красуются шарообразные светильники, то и дело меняющие цвет. Повсюду развешаны полотна знаменитого лондонского радикала Мауро Боначины. Дизайн пластиковых стульев и столов принадлежит Филиппу Старку. Об этом ей уже успел сообщить Ник, и теперь основная задача удержать все это в голове, чтобы блеснуть при случае перед кем-нибудь из подруг.
– И как она? Отпустила тебя без скандала?
Ник морщится, потирая переносицу. Видно, что ему действительно трудно об этом говорить.
– Она меня не отпускала. Мешала мне собирать вещи, хватала за руки… Кошмарная сцена. А когда увидела, что я уже иду к дверям, заорала не своим голосом «Боря!», и из кухни вышел этот амбал. Оказывается, все это время он был в квартире. Ждал команды.
Ксения бледнеет и сама это чувствует. Все тело под одеждой покрывается холодным потом. Эта повязка на правой руке…
– Нет-нет, все нормально. – Ник делает успокаивающий жест, прикладывается к бокалу. Красное калифорнийское вино жидковато на его вкус, но в принципе ничего. – Он до меня даже не дотронулся. Не успел.
– Ты сбежал?
– Да. Но сначала прострелил ему колено.
Он делает еще один большой глоток.
Ксения вздрагивает всем телом. Глаза у нее лезут на лоб.
– Черт, это непросто объяснить… – Ник на минуту прикрывает глаза. Голос его падает до шепота: – Дело в том, что последние несколько дней я жил у своего друга. У того самого, с улицы Вавилова. Ну а потом она позвонила и предложила поговорить. Я знал, что рано или поздно придется это сделать, и вот в воскресенье с самого утра собрался и поехал…
– Неужели он стал бы с тобой драться?
– Драться? – Ник усмехается одной стороной рта. – О чем ты говоришь? Я против него – все равно что Микки-Маус против Годзиллы. Думаю, ему были даны указания не выпускать меня из квартиры.
– А смысл? Или она собиралась до конца жизни держать тебя под домашним арестом?
– Не знаю, не спрашивал. Я был уже на полпути к свободе, как вдруг увидел, что этот хрен выходит из кухни, на руках у него кожаные перчатки без пальцев, а к поясу пристегнуты наручники. Ну и я тогда… –
