Ник умолкает, давая возможность официанту в очередной раз наполнить их бокалы, кивает с беглой улыбкой, произносит несколько ничего не значащих фраз и чуть погодя возвращается к прерванному повествованию: – Между нами было не больше метра. Я пальнул в него, он сложился, Илона завопила… Дальше не помню. Щелчок, провал, потом еще щелчок… Смотрю, я уже за рулем и разворачиваюсь посреди двора. Пистолет пневматический, убить-то из него не убьешь, разве что в глаз, но Хэнк, то есть Георгий, сказал: в случае чего целься в коленную чашечку. Ну, я так и сделал.
– Значит, это он дал тебе пистолет? Твой друг?
– Да. Я отказывался, но в конце концов взял. Сам не знаю почему. Взял, засунул под сиденье. А потом, в двух шагах от подъезда…
Сжавшись в комок на ядовито-зеленом пластиковом стуле, Ксения слушает уж вовсе фантастический рассказ о том, как мертвая девушка, чья тетрадь до сих пор лежит у нее под подушкой, преградила ему путь и приказала вернуться в машину за оружием.
– Ты видел ее?
– Нет. Я никогда ее не вижу, хотя временами очень хочется верить, что вижу… Всегда только голос. И ощущение присутствия. Понимаешь, о чем я?
Ксения молчит. Она понимает. Как понимает и то, что любые слова здесь неуместны.
– Ты веришь? – настойчиво вопрошает Ник, заглядывая ей в лицо. – Веришь мне?
– Не знаю, что сказать. Со мной ничего подобного не случалось. Хотя с другой стороны, я никогда не теряла близкого человека… настолько близкого, чтобы мне захотелось общаться с ним после его смерти. – Заново проанализировав его слова, она делает неожиданное открытие: – Так, значит, с тобой это не в первый раз?
– Нет, не в первый.
– Она стала приходить к тебе сразу же после…
– Да. В течение первых трех дней я ощущал ее присутствие постоянно и практически без перерыва разговаривал с ней. Она была напугана, я ее успокаивал. Всю последующую неделю я чувствовал, как она понемногу осваивается, получая поддержку не только от меня, но и из каких-то других источников. В дальнейшем она совершенно успокоилась и сама начала поддерживать меня и Каталину.
– Каталина тоже слышит ее?
– Не так хорошо, как я, но в общем да – слышит.
– Что потом?
– Потом был рубеж в сорок дней, после него посещения почти прекратились. А последние два месяца…
– Опять?
– Да. – Ник обеспокоенно всматривается в ее лицо, и Ксения едва удерживается от желания встать, подойти к нему и обнять прямо здесь, посреди этого модного ресторана. – Ты не думаешь, что у меня нервное расстройство или что-то в этом роде? Что мне следует показаться доктору?
– Нет. Я уверена, что ты в порядке.
Руки их встречаются на светлой, цвета топленого молока, пластиковой поверхности стола. Пальцы Ника слегка подрагивают.
– Устала? – спрашивает он шепотом.
– Нет.
Ксения собирается спросить, как он оказался на улице Вавилова, если ему полагалось быть в Большом Сухаревском переулке.
– Значит, ты живешь у Георгия? Но почему у него? Почему не у меня?
Ник смотрит на нее так долго и пристально, что у нее начинает щипать в глазах. Еще не хватало разреветься здесь, на глазах у всего честного народа.
– А ты хочешь, чтобы я жил у тебя?
– Да, хочу.
– Ну, – говорит он, еле шевеля губами, – так позови меня.
И слезы начинают капать ей на тарелку вопреки твердому намерению держать себя в руках.
Ксения читает при свете ночника. Читает, пока веки не наливаются свинцовой тяжестью. Перед глазами сгущается пелена, тетрадка падает на одеяло, и сил хватает только на то, чтобы протянуть руку и щелкнуть выключателем. Спать, спать… И вот тут начинается самое интересное. Лежа под одеялом рядом со спящим как младенец Ником, в комнате, погруженной в тишину и темноту, она с досадой обнаруживает, что сна ни в одном глазу. Что за ерунда? Казалось бы, насыщенный рабочий день, четыре заказа, бесконечные телефонные звонки; по дороге домой – продовольственный магазин; дома – приготовление ужина для себя и для голодного мужчины, не говоря уж о голодных домашних хищниках. Какая уж тут бессонница! А вот такая, самая что ни есть обыкновенная, со всеми классическими симптомами: матрас неудобный, подушка душная…
Справедливости ради следует сказать, что голодный мужчина внес свою лепту в приготовление ужина: вымыл овощи для салата и достал из шкафчика сковородку. Но конечно, начистить кастрюлю картошки с недействующей правой рукой ему оказалось не под силу. Зато он успел побывать в офисе, переделать там кучу дел, сбросить на флэшку всю необходимую для работы информацию и остаток дня провел за компьютером Ксении, устанавливая на него различные специальные программы: AutoCAD, 3 D-Max и так далее.
Его машину после долгих мытарств удалось-таки пристроить на охраняемую стоянку в десяти минутах ходьбы от дома, его штаны и рубашки – распихать по шкафам. Затем обрадовать родителей, затем… одним словом, ни минуты покоя.
Ник оказался человеком тихим, покладистым и уютным. Приятное удивление вызывала его аккуратность в быту. За неделю в Париже у нее в общем-то была возможность в этом убедиться, но, говорила она себе, гостиничный номер – это гостиничный номер, туда, строго говоря, приходишь только переночевать, к тому же регулярно наведывается горничная с мокрой тряпкой, в то время как городская квартира целиком на совести обитателей.
Ник вел себя образцово. Он мог разбросать по всей комнате коробочки от дисков, кабели, разъемы и прочую компьютерную дребедень, но его обувь после возвращения домой неизменно водворялась на одну и ту же полочку двухъярусной обувницы из магазина «IКЕА», с зубьев поселившейся в ванной комнате расчески никогда не свисали выпавшие волосинки, а уж оставить после себя немытую посуду для него было так же невозможно, как не спустить воду в унитазе.
«Да ты ни с кем не сможешь жить семьей! – смеялась Вера. – Нет такого человека, который отвечал бы всем твоим требованиям и при этом любил тебя всем сердцем и всей душой, даже не помышляя о том, чтобы выдвинуть встречный ультиматум». Получается, Верочка, ты была не права. Такой человек есть. И он тут, совсем рядом.
Свернувшись калачиком на левом боку, Ксения смотрит на темноволосый затылок Ника, слушает его ровное дыхание и вспоминает строки из коричневой тетради.
