ни Дел, ни я не были в восторге от этой обычной пищи путешественников, мы знали, что с ней можно дойти куда угодно. Мы устроили на ночь лошадей, разложили одеяла. Солнце опустилось, воздух остыл; нам хотелось только поесть и лечь спать.
Мехмет, обнаружив, что все его уговоры оказались безрезультатны, снова затянул свое: что мы не должны останавливаться, а ехать вперед, пока не найдем его акетни. Где, как он объявил, нас вознаградят за оказанную помощь.
— Как? — сухо спросил я. — Ты же говорил, что проводники забрали все ваши деньги.
Он упрямо поднял подбородок.
— Вам заплатят, — повторил он. — И эта плата будет дороже денег.
— Что-то похожее я и раньше слышал, — я расправил складки одеяла. — Слушай, Мехмет, я понимаю, что ты беспокоишься о своих друзьях, но сейчас лучше постарайся уснуть. Мы отправимся в путь при первых лучах солнца и найдем их к полудню. ЕСЛИ ты правильно запомнил расстояние, — я кинул на него мрачный взгляд. — Ты ведь его правильно запомнил, так, Мехмет?
— В той стороне, — он показал. — А если мы отправимся СЕЙЧАС, мы найдем их еще до рассвета.
— СЕЙЧАС мы никуда не отправимся, — отрезал я. — СЕЙЧАС я собираюсь что-нибудь поесть, переварить это в спокойной обстановке, а потом уснуть.
Он просто оскорбился.
— Как ты можешь спать, зная, что мой акетни в беде?
Я вздохнул и почесал шрамы от когтей.
— Я могу спать, — терпеливо объяснил я, — потому что я не вхожу в твой акетни, чем бы он, в аиды, ни был.
Мехмет выпрямился. Он был стройным, сухопарым парнем, почти без жира под кожей, отчего его пустынные черты становились совсем острыми. Как и у многих рожденных в Пендже, у него был нос с горбинкой, заставляющий вспомнить о ястребе, но в карих глазах не чувствовалось пронзительности хищника.
Он стоял между Дел и мною, разглядывая нас обоих. Мехмет был молод и самоуверен, но отличался от большинства своих ровесников. В нем не было несносности нахального начинающего танцора меча, мечтающего прославиться, как Незбет, но его переполняло то великое упрямство молодости, которое заменяло мудрость жизненного опыта. Мы с Дел казались ему эгоистами — или только я: для него Дел была чудом совершенства, а чудеса нельзя обвинять в эгоизме.
Над головой Мехмета ночь раскатывала свое одеяло, расшитое сверкающими звездами. Серебро полумесяца роняло лучи на наши головы.
А Мехмет упрямо ждал, когда же я передумаю, только теперь, когда он переводил взгляд с Дел на меня, лицо у него становилось злобным. Дел-то может усмирять мужской гнев своей красотой.
— Это акетни! — зашипел он. — ЦЕЛЫЙ акетни!
Дел хорошо почувствовала интонацию, хотя и не поняла смысл.
— Чем он так расстроен?
— Ничего нового, — объяснил я. — Он поет ту же старую песню, — я сел на одеяло, уже привычно поудобнее устроив колено, и посмотрел вверх на Мехмета. — Я не знаю, что такое ЦЕЛЫЙ акетни и не представляю, что такое акетни вообще. Так что давай лучше раскладывай свободное одеяло, устраивайся на ночь, а беспокоиться об акетни будешь утром.
Он застыл в такой напряженной позе, что я испугался, как бы он не сломался. Но он только вздрогнул, потом упал на колени, склонил голову, прижал одну ладонь к сердцу и начал бормотать что-то на неизвестном мне диалекте.
— Снова за свое, — поморщился я.
Мехмет замолчал. Я чувствовал, что он на пределе самоконтроля.
— Тогда может быть вы позволите мне позаимствовать у вас лошадь? — тихо спросил он. — И воду? Я поеду сейчас, а вы догоните утром.
Мне пришло в голову, что если мы позволим ему взять лошадь и воду, самим нам ехать уже никуда не придется. Но в этом случае мы оставались в невыгодном положении: два человека на одной лошади и минимум воды.
— Нет, — я выкопал в суме буханки пресного хлеба и два куска сушеного мяса кумфы. — Придется подождать.
Мехмет резко повернулся к Дел, которая, застыв от страсти в его голосе, разглядывала Южанина. Он набрал побольше воздуха и снова начал свой рассказ, присоединив к нему просьбу дать ему кобылу и немного воды.
— Она не понимает, — сказал я ему. — Она не знает твоего языка.
Он подумал и с трудом подбирая слова повторил все на Пустынном.
Дел посмотрела на меня.
— Если я скажу нет, он ведь не попытается украсть ее, а? — ей, как и мне, совсем не хотелось ехать вдвоем на одной лошади и периодически идти, чтобы дать жеребцу отдохнуть.
С улыбкой я повторил вопрос Мехмету и тот просто пришел в ужас. Он вскочил на ноги, потом снова упал на колени, сжимая свой порванный бурнус, словно собирался разодрать его, и затараторил что-то вроде укоризненной речи, обращаясь к Дел, ко мне и к небесам.
— Я не знаю, — я опередил вопрос Дел. — Кажется мы его оскорбили.
— А-а, — она вздохнула и полезла в сумку за своим ужином. — Мне очень жаль, что он так на это отреагировал, но теперь, надеюсь, он будет держаться подальше от кобылы.
— Пусть лучше уводит кобылу, чем жеребца, — я жевал хлеб и краем уха слушал молитвы Мехмета. — Как ты думаешь, он так всю ночь проведет?
Во взгляде Дел появилась растерянность.
— Послушай, ну если он так беспокоится…
— Нет.
— Если они в опасности…
— Нет. Может им очень хочется пить, но ночь они переживут. Это люди Пенджи, баска… день или два без воды не убьют их. Они умеют приспосабливаться. Поверь мне, если знаешь…
— Мехмет боится…
— Мехмет боится, что у него будут неприятности из-за того, что он так задерживается, — я запихнул слишком большой кусок сухой кумфы в рот и старательно начал жевать его.
Дел прищелкнула языком от отвращения.
С полным ртом, я оскалился.
— Джамайл любил так делать, — сказала она. — Конечно он был гораздо моложе и просто не мог придумать ничего поумнее.
— Видишь? — я посмотрел на Мехмета, с мрачным видом взявшегося за одеяло. — Типично по- женски, пользоваться любым случаем, чтобы переделать мужчину. Я только одного не могу понять, почему даже мужчина сразу понравился женщине, она все равно хочет его изменить?
— Ты мне сразу не понравился, — прохладно сообщила Дел, а Мехмет смотрел на меня с нескрываемым недоумением; неужели он действительно был ТАКИМ молодым? Или просто запаздывал в развитии и ничего не знал об отношениях мужчины и женщины?
Я задумчиво прикусил губу.
— Ты уже достаточно пыталась изменить меня, баска.
— И кое в чем преуспела, — Дел элегантно откусила небольшой кусочек кумфы и воспитанно прожевала его.
Я показал в ее сторону клоками своего куска.
— Видишь? — снова обратился я к Мехмету. — А какие женщины у вас в акетни?
Мехмет посмотрел на Дел.
— Старые, — сказал он. — И моя мать, — дополнение многое о нем говорило.
Я поднял флягу.
— И они, конечно, тоже стараются изменить тебя.
