достаточно. И я использую ее сейчас, чтобы внести порядок в ваши жизни.
Аббу переступил с ноги на ногу.
— Сабра…
Черные глаза яростно вспыхнули.
— Соблюдай тишину, Аббу Бенсир. Мы начали элайя-али-ма.
Я пошевелился и, защищаясь, покачал головой.
— Только шодо…
— Сейчас я — шодо.
Мы с Аббу обменялись взглядами. Сабра махнула рукой и здоровые евнухи с ножами в руках обступили нас, убеждая — слов для этого не требовалось — что вести себя нужно прилично.
Роль Аббу неожиданно изменилась и счастливым он от этого не казался. Вообще-то я тоже.
Что ж, если Аббу наконец-то разозлится… У меня появилась надежда. Два величайших танцора мечей Юга могли бы охладить пыл даже дочери Аладара, которая, мрачно подумал я, становится все более опасной с каждой проходящей секундой.
А она не глупа, девочка Аладара. С ней нужно быть поосторожнее.
— Элайя-али-ма, — повторила она, — требуется, чтобы скрепить круг против внешнего осквернения. Закрыть в нем танцоров до окончания танца.
— Мы это и сами знаем, — пробормотал я.
Аббу согласно кивнул.
— Давай дальше.
— Тогда мне нужна ваша кровь, — приказала она.
Я показал перевязанное предплечье.
— Я свою долю уже дал.
— Значит будет еще легче, — она сделала резкий жест и два евнуха схватили мою руку. Один быстро сорвал повязку, скрывавшую пятидюймовый порез, нанесенный Саброй.
Я не успел и слова сказать, а нож уже сверкнул в воздухе. Он разрезал корку и скользнул вдоль старого пореза. Я выругался. Кровь потекла широкой струей, Сабра обмакнула в нее пальцы и поставила три точки на лоб Аббу.
— Честью твоего шодо, кодексом Алимата: ты не выйдешь из круга пока танец не закончится и один из вас не будет мертв. Если ты нарушишь эту клятву, тем самым запятнав свою честь и честь твоего шодо, ты навеки лишишься права войти в благословенный шодо круг танцоров мечей, каким бы этот круг ни был.
На щеке Аббу дернулся мускул.
— Согласно кодексу, которым я поклялся жить почти тридцать лет назад перед самим шодо, я принимаю танец. Я согласен с твоими условиями и не нарушу клятвы.
Она кивнула и протянула руку. Без помощи евнухов Аббу подставил предплечье и спокойно смотрел, как Сабра разрезает его. Струйка крови была тонкой — порез не пришелся на свежую рану. У меня кровь никак не останавливалась. Сабра коснулась пальцами его предплечья.
Три капли и на мой лоб под взъерошенные волосы.
— И для тебя тоже, — объявила она. — Ты клянешься?
— А что, я могу отказаться? — наигранно удивился я и сменил тон, чувствуя, что не расположен больше развлекать ее ни в каком виде. — Мне хотелось кое-что уточнить. Вчера ты упомянула некоторые предосторожности.
— А-а, — протянула Сабра и сладко улыбнулась. — Их можно было бы назвать побудительными. Я хочу увидеть танец лучший из всех, когда-либо начатых на Юге, чтобы вас не сдерживала ни старая дружба, ни благородство
— они могут все испортить, — черные ресницы на секунду опустились, когда она взглянула на Аббу. — Ты должен убить его, — четко сказала она, — так красиво, как только сможешь. Я хочу, чтобы танец длился долго… Если хочешь, разрезай его на части… отрезай от него куски мяса, но не теряй время на возражения о верности или твоем желании быть милосердным и убить его одним ударом, — она говорила мягко и ласково. Будь передо мной другая женщина, я бы сказал, что такой тон больше подходит для постели, и я задумался, а не получала ли Сабра от жестокости то наслаждение, которое обычные люди ищут в постели. — Я думаю, ты успел хорошо изучить меня и можешь представить, что случится, если ты ослушаешься.
Она не шутила. Аббу даже не моргнул, но губы его побледнели и сжались. Он не смотрел на меня, наверное потому что не мог. Он поклялся танцевать соблюдая ее условия. Невзирая на кровожадное желание Сабры, он уже не мог отказаться войти в круг, потому что этим отказом закрыл бы для себя мир, в котором провел всю свою жизнь. Аббу не мог пойти на такую жертву.
Я открыл рот, чтобы вмешаться, но Сабра уже повернулась ко мне.
— Слушай меня, — тихо сказала она. — Я мстительна и жестока. Все, что говорят обо мне — правда. Я ведь знаю, какие слухи ходят по городу, — она сжимала нож в одной руке так, что темные костяшки побелели. — Мне наплевать на тебя… мне наплевать на вас обоих. Я хочу увидеть красивый танец и заставлю вас танцевать.
Я молча смотрел на нее. Она могла делать что хотела, ее поддерживали наемники и вооруженные евнухи.
Она оскалила маленькие зубы.
— Я могла бы просто убить тебя перед всеми этими мужчинами и твоей женщиной. Тебя бы это устроило? — когда я не ответил, она спокойно продолжила. — Меня это не устраивает. Я предпочитаю больше УСИЛИЯ, — она протянула нож и евнух забрал его. — Слушай меня, Песчаный Тигр. Я скажу тебе свои условия. Аббу Бенсир должен убить тебя. Но ты должен убить Аббу Бенсира.
Я глубокомысленно кивнул и согласился:
— Танец до смерти обычно это и подразумевает: обо танцора пытаются убить друг друга.
Сабра прохладно улыбнулась, не реагируя на мою дерзость.
— Если ты убьешь его, я тебя освобожу, — объявила она.
Мне захотелось сплюнуть, но я не стал; я просто рассмеялся.
— И ты думаешь я тебе поверил? Ты устроила этот танец только для того, чтобы расправиться со мной.
— Ты так думаешь? — она расправила складку вуали. — Нет, ты не прав. Я просто развлекаюсь — и доказываю другим, что достойна своего положения.
Я скрипнул зубами так, что челюсть заныла.
— Тогда зачем же…
Она искренне расхохоталась, откинув голову в тюрбане.
— Ты глупец. Я хочу посмотреть на хороший танец. Мне нужен танец страсти: два человека в круге, соединенные сталью, а не плотью, — веселье в глазах пропало, сменившись алчной напряженностью. — Убей его — и ты свободен. Но если он откажется долго и красиво убивать тебя, он будет казнен. Я сама прослежу за этим.
— Это ты уже объясняла.
Глаза Сабры хищно блеснули.
— А если ты не сможешь достойно развлечь меня, если ты попытаешься увильнуть или будешь беречь силы, я сразу остановлю танец и то, что я с тобой сделаю, будет хуже чем убийство.
Я засмеялся.
— А что может быть хуже?
— Сначала я прикажу выхолостить твоего жеребца.
Я растерянно уставился на нее.
— Моего… жеребца?
— Потом тебя кастрируют и бросят в шахту, — Сабра самодовольно улыбнулась. — В моих руках твой меч — даже два меча — и ты сам. Я поняла давно, еще когда была ребенком, что мужчины ценят свою мужественность превыше всего из того, чем обладают… Ты потеряешь свою, если будешь плохо меня развлекать и отправишься умирать в шахты, — ее лицо исказила злобная, ехидная улыбка. — Кажется ты
