Грихальве? Или Вьехо Фрато?
– Тому, кто считал тебя своим другом. Поддерживал тебя. Заступался…
– Да, – возвысил голос Сарио, – я это говорю всем твоим ипостасям. Как я сказал, так и будет.
Чиева до'Орро Раймона скрылась в ладони.
– Сарио, даже на Верховного иллюстратора мы найдем управу. Если ты нас к этому вынудишь. Сарио захохотал.
– Ты о моем Пейнтраддо?
Только на один кратчайший миг в глазах Раймона блеснуло торжество.
– Ты позаботился о том, чтобы нам досталась бесполезная копия. Но у Сааведры есть оригинал.
– Да? – с ледяным спокойствием произнес Сарио. – В самом деле?
Настал момент истины: голой, горькой, страшной. Раймон содрогнулся, с ужасом глядя на Верховного иллюстратора. Никто из них не знал этого человека. Никто. Ни один мужчина. Ни одна женщина.
Сарио объяснил вкрадчивым голосом:
– Иль сангво, мы же лучшие художники в мире. Для нас копию сделать – пустяк: Две копии – пара пустяков. Три копии…
Он с головы до ног окинул взглядом единственного человека, которого любил и уважал, даже почитал, и понял, что давно перерос эту слабость. А слабостей он не терпел.
– Ты предал мою веру, – сказал он с печалью, которой вовсе не испытывал. Печаль он тоже перерос. Раймона била дрожь.
– А ты – мою… сделав копию Пейнтраддо Чиевы… Две копии!
– Мейо фрато, как видишь, они мне сослужили добрую службу. Теперь можно спокойно писать. Теперь можно спокойно жить. – Сарио усмехнулся. – Я никогда не окажусь на месте Томаса. Я никогда не окажусь на твоем месте. И что бы вы ни вытворяли в кречетте, я для вас недосягаем.
– Это наш путь, мы… – Раймон умолк. Уговаривать бесполезно.
– Ваш путь безнадежно устарел. Сейчас я торю новый. Больше ни у кого нет на это смелости, сил и возможностей. – Сарио улыбнулся. – И Луса до'Орро.
Глава 24
Алехандро зашевелился, вырываясь из объятий дремоты. Под матрасом, в раме кровати, заскрипели кожаные ремни. После первого – и невероятно сладостного – любовного поединка на полу выяснилось, что к менее бурным, неторопливым ласкам обстановка не располагает – мешают россыпью лежащие рукоятки кистей, упавшая со стола кружка, угол деревянного ящика. Поэтому он в конце концов согласился перебраться на кровать. Там они снова предавались любви, но вскоре его потянуло в сон – подействовали вино, выпитое перед его приходом к Сааведре, жара и изнурительные ласки.
Сааведра язвительно заметила, что с его стороны было невежливо торопиться со сном…
И вот он снова свеж и с улыбкой вспоминает эти слова, и ему не хочется вставать или поднимать ее. Блаженный покой; его нагое бедро прижато к упругому бедру женщины, ее волосы лежат на его шее. Еще ни разу с того дня, когда пришла весть о гибели отца, у него не было так легко на душе. Впервые он мог спокойно собраться с мыслями.
Смерть. Она его сделала герцогом. Но она же отняла у него юность. Совсем недавно он считался мальчишкой, он выглядел мальчишкой рядом с отцом, хотя в его возрасте уже можно иметь собственных детей. Он и сам казался себе ребенком. И вот Бальтран ушел в мир иной, и Алехандро вступил во владение наследством. Неожиданно для себя и не желая того. Но что случилось, то случилось. По капризу Матери жизнь герцога Бальтрана оборвалась, его жена стала вдовой, дети – сиротами.
Алехандро снова упал духом, снова нахлынули печаль, тоска, чувство одиночества. Вдовствующая герцогиня не пожелала оставаться во дворце, переселилась в Каса-Варру, один из загородных особняков до'Веррада; восьмилетняя Коссимия тоже уехала, теперь она будет воспитываться при дворе Диеттро- Марейи, пока не выйдет замуж за тамошнего наследника. В Мейа-Суэрте остался только он – сын и брат; вдобавок он теперь не наследник, а герцог. Это многое меняет. На легкую жизнь – такую, как прежде, – уповать не стоит.
– Мердитто, – огорченно пробормотал он и плотнее прижался к Сааведре.
Оказывается, она тоже не спит.
– Какие думы вынуждают вашу светлость так ужасно ругаться? Он вздохнул, тронув ее черные вьющиеся локоны.
– О женитьбе.
– Ах, вот оно что… – На миг умолкла. – Алехандро… – Тон полусерьезный-полушутливый, казалось, она сдерживает смех. – Ты уж прости меня за бестактность, граццо. Но все-таки постарайся не размышлять о столь приятных вещах в моем обществе… – Она посмотрела в его глаза. —..И уж тем паче в моей постели.
От стыда его бросило в жар. В паху и под мышками защипало от пота.
– Мердитто! Моронно! Кабесса бизила! – Он хлопнул себя по животу и уткнулся лицом в матрас. Да можно ли быть таким безмозглым чудовищем!
Она лежала рядом с ним. И смеялась.
– Давай лучше я тебя обругаю. Ведь это мое право, верно?
– Моронно луна, – добавил он, поднимая разгоряченное лицо. – За это ты должна меня сейчас же выгнать!
