– Для кого? Альфан?.. Как ты сказал?
– Аль-Фансихирро. На тайном языке это означает “искусство и волшебство”. И сейчас я даю тебе первый урок. – В глазах старика поблескивали насмешливые искорки. – Я из ордена тза'абов, священного замка. Это гораздо серьезнее, чем твои санкта и санкто.
– Что еще за орден? Если вроде санкта и санкто, мне он не интересен.
– У нас есть кое-что общее – верность, вера, пожизненное служение. Но у моего ордена другие святыни, люди и методы. – Тза'аб повернулся к ларцу, стоявшему рядом с подушкой, и скрипнул засовом. – Видишь ли, Сарио, независимо от своего возраста и происхождения человек в этом мире способен на многое. Да, я стар, художнику кажусь вырытым из земли покойником, но я вовсе не бесполезен. Я немало знаю и могу кое-чему научить. – Он приподнял крышку, и пахнуло старыми пряностями, мелькнул блестящий зеленый шелк. – Ай, но тебе придется хорошенько поработать головой, чтобы понять меня.
Старик вынул из ларца изящную кожаную тубу. Дрожь пальцев не помешала ему ловко одолеть проволочный узелок и снять с тубы колпачок, после чего с предельной осторожностью извлечь пергаментный свиток. Сарио, стоявший возле полога и готовый сбежать по примеру Сааведры, с возрастающим интересом смотрел, как тза'аб расправляет пергамент. Бережно положив его на ковер и прижав уголки резными золотыми гирьками, старик поманил гостя.
Сарио взглянул на пергамент. И обмер.
– Матра… Матра эй Фильхо! – Неодолимая сила любопытства заставила его опуститься на колени. – Где ты… Откуда у тебя… Матра Дольча, да неужели это возможно?!
– Для Аль-Фансихирро нет ничего невозможного. И тут Сарио наконец уловил тему узора на ковре. На пергаменте он был целиком.
– Номмо Матра эй Фильхо!
– Ай, нет, – возразил старик. – Во имя Акуюба. Но Сарио было не до чужих имен и богов. Его била крупная дрожь, необъяснимый холод пронизывал до костей, до глубины души.
– Ты хоть знаешь, что это такое?
– Страница Кита'аба, – спокойно ответил тза'аб. – Верро Грихальва, твой родич, не целиком его уничтожил.
Сарио пожирал глазами текст, узнавал знакомый почерк, – он уже читал написанные этой рукой строки, хотя впервые видел эту страницу.
'Да, не все погибло… Кое-что Верро отослал домой”.
Да, кое-что Верро отослал домой, подарил семье. С великой гордостью и благоговением старик показывал страницу Фолио, доступного только иллюстраторам Кита'аба – самого священного текста тза'абов. Жители Пустыни считали Кита'аб ключом к своему Богу, а Грихальва – ключом к постижению своего Дара.
У Сарио в горле клокотал, рвался на свободу истерический смех. Он вспомнил, как тайком читал Фолио.
'Опять я забегаю вперед”.
Гуляющего люда на улицах и площадях не убывало. Сааведра добралась до сокало Грандо, затем до фонтана перед громадой собора. По-прежнему на мраморных ярусах и в чаше кишела детвора. Решительно растолкав малышей, Сааведра забралась на парапет, наклонилась и до плеч погрузила руки в холодную воду. Не думая о намокшей одежде, она зачерпывала воду и с шумом плескала себе в лицо.
Усталости, вызванной жарой и духотой, как не бывало; влага охладила кожу, но не погасила гнев. А в чем его причина, Сааведра не понимала. Старик – всего лишь старик, что он ей сделает? Ну и пускай знает, чья кровь течет в ее жилах. Об этом всем известно, ведь она – Грихальва. Не появись в роду Грихальва дети тза'абов, его бы все равно считали опозоренным из-за тех женщин, фрейлин герцогини Хесминии, похищенных воинами Пустыни.
Нет. Дело все-таки не в похищении, а в изнасиловании, в рождении полукровок. За это потом все кому не лень – и придворные, и святоши – издевались над несчастными фрейлинами, сживали их со свету. Всего лишь две из них не наложили на себя руки. И они не только выносили и родили детей, но и приютили сирот. А потом в Палассо Грихальва всем полукровкам позволили зачинать и рожать. “Екклезия предпочитала, чтобы все обесчещенные фрейлины умерли или отправились в изгнание, бросив детей на произвол судьбы”.
По ее щекам наперегонки бежали прохладные капли. Сааведра крепко – аж костяшки пальцев побелели – держалась за парапет, волосы распустились совсем и окунулись в воду.
'И не было бы тогда чи'патрос. А может, и нерро лингвы. И не ополчилась бы против нас екклезия. И не родилась бы Сааведра Грихальва. И Сарио”.
Веки смежились, слиплись влажные ресницы. Что сейчас делает, о чем говорит старик?
– Белиссима, – прозвучало рядом. – Вы тут одна?
Она вздрогнула. Солнце резануло по глазам, но она разглядела силуэт: высокий мужчина. Разглядела и одежду: скромная рубашка с закатанными рукавами и штаны для верховой езды. – Я сама себе хозяйка.
– Тем лучше.
– Почему? – подозрительно спросила она. – Тебе от меня что-то нужно?
Он рассмеялся.
– Что может быть нужно мужчине от женщины? Она тряхнула головой, откидывая назад мокрые локоны, и ухмыльнулась, когда он отшатнулся от брызг. Торопливо смахнула со лба капли, вытерла ладонями подбородок.
– Мало ли что! Но лишь такой мужчина, как ты, будет выпытывать у молодой женщины, одна она или нет. Он снова рассмеялся, на этот раз тише.
– Фуэга Весперра. Или я не правильно понимаю его суть?
