– Он доносится оттуда! – и показал вниз, в долину, которая была скрыта от нас деревьями.
С трудом поднявшись на ноги, мы в полной уверенности, что венгры дадут нам поесть, кубарем скатились вниз. Лес остался позади, и перед нами открылось поле, на другом конце которого стояло несколько утонувших в снегу домов, над крышами которых вился дымок.
Мы еле тащились по занесенному полю, оставляя за собой две глубоких борозды.
– А на каком языке будем с ними разговаривать? – спросил Сташек, когда мы подошли к ближайшему дому.
– На языке жестов или по-польски. Да они и сами поймут, что мы замерзли и хотим есть.
Увидев нас, собака рванулась на цепи и свирепо залаяла. В окне мелькнуло чье-то лицо. Мы стороной обошли собаку, подошли к дому, открыли дверь, вошли в сени, где стояли мотыги, вилы и другие орудия крестьянского труда, и постучали в дверь, ведущую в комнату. До нас донеслись какие-то невнятные звуки. Мы толкнули дверь и вошли в теплую комнату, которая в первую минуту после белого снега показалась нам темной. Присмотревшись, мы обнаружили в комнате мужчину, мальчика и двух женщин.
В свою очередь мы со Сташеком уставились на них. Мы не знали, как начать разговор. Первым отважился Сташек.
– Мы поляки. Мы голодны, – сказал он медленно и громко и добавил: – Мы пересекли польскую границу.
Мужчина засмеялся, но ничего не ответил. Он внимательно осмотрел нас с ног до головы, отметил наши усталые лица, дрожащие ноги, голодный блеск в глазах.
– Мы пришли из Польши, через границу, – включился я в разговор.
К нашему удивлению, мужчина ответил по-польски.
– Вы не перешли границу, – сказал он и опять засмеялся. – До границы еще идти и идти.
Пока мужчина говорил, я заметил, что одна из женщин что-то шепнула мальчику. Он кивнул и выбежал через заднюю дверь. Из окна мы увидели, как он куда-то побежал.
– И сколько же еще до границы? – спросил Сташек.
Мужчина не удосужился ответить. Вместо этого он что-то сказал женщинам... на украинском! Одна из них тут же выбежала. Мужчина опять рассмеялся.
– Вы никогда не пересечете границу, Panowie Polacy[12], – гнусно ухмыляясь, сказал он. – Вы попали в украинскую деревню.
Нам все стало ясно. Мы кинули взгляд на окна, но они были слишком маленькими. Дверь за спиной была заперта. Мы оказались в ловушке. Через несколько минут мальчик приведет сечевиков, и все наши усилия окажутся напрасными. Они изобьют нас и передадут немцам.
Мы со Сташеком переглянулись, и я увидел в его глазах тот же страх, который он, вероятно, заметил в моих. У меня подогнулись ноги и, опершись на кровать, я медленно осел на скамейку. Сташек сел рядом.
– Вам сильно досталось во время войны, Panowie Polacy? – насмешливо улыбаясь, спросил мужчина. – А будет еще хуже, когда сюда придут сечевики. Вы сукины дети, вот вы кто!
С этими словами он вскочил с места, подбежал к нам и замахнулся для удара.
Сташек прыгнул первым. С диким криком он попытался вцепиться в горло мужчине, но украинец оказался шустрым. Он увернулся от Сташека и собрался что-то достать из-под кровати. Когда он наклонился, я ударил его в живот. Времени на размышления не было. Мы со Сташеком промчались мимо орущих женщин, открыли заднюю дверь и выбежали наружу.
– Куда бежим, Стефан? – прокричал Сташек на бегу.
– Не знаю...
Нам навстречу из соседнего дома шла маленькая девочка. Увидев нас, она замерла на месте, то ли от испуга, то ли от любопытства, а может, от того и другого вместе.
– Где граница, малышка? – спросил я ребенка.
– Там, на холме, – ответила она, показывая на возвышение на расстоянии меньше километра от деревни.
Мы со Сташеком пришли в деревню прямо с противоположной стороны.
Не говоря ни слова, мы бросились в указанном направлении. Мы бежали кратчайшим путем между домами, и несколько раз пришлось перепрыгивать через заборы. Из домов выскакивали женщины; вслед нам неслись вопли и проклятия. Какой-то мужчина бросил в нас палку, но промахнулся. Другой метнул топорик, но тот провалился в снег. Мы добежали до холма. На крутом склоне практически не было деревьев. Утопая по колено в снегу, мы словно в замедленной съемке поднимали ногу, отряхивали снег и опускали ее на два фута вперед. Вытягивали из снега другую ногу и повторяли ту же процедуру. Временами мы проваливались в снег по пояс.
Склон становился все круче, и мы какое-то время взбирались на четвереньках. Мы пыхтели и задыхались, издавая горлом булькающие звуки. За спиной раздавались крики; значит, следом за нами бежали люди. Зазвучали выстрелы, и мы увидели фонтанчики снега, поднимаемые пулями. Мы не могли быстро убежать и скрыться от преследователей, но и не могли повернуть назад. Мы карабкались вперед. Все это напоминало ночной кошмар: на нас надвигалась опасность, а мы, еле шевеля руками и ногами, словно приросли к одному месту на склоне. Долина наполнилась звуками выстрелов.
Чем выше мы забирались, тем меньше становилось снега. Задыхаясь от страшного напряжения, мы на четвереньках добрались до вершины и увидели протоптанную в снегу дорожку и полосатый, красно-белый, столб. С трудом преодолев расстояние до столба, спустились с холма, забежали в лес и свалились на землю.
Когда я пришел в себя, Сташек стоял на четвереньках, и снег перед ним был окрашен в красный цвет. У меня все плыло перед глазами, и я смог заговорить только спустя несколько минут.
– Ты ранен, Сташек?
Он покачал головой и показал мне на нос и на грудь. Тут я заметил, что у меня тоже идет носом кровь, и во рту ощущается вкус крови. Горло пересохло, грудь болела. Я зачерпнул ладонью снег и положил в рот, чтобы погасить пылавший в груди огонь. И опять упал в обморок.
Когда я очнулся, то увидел перед лицом ботинки. Ни у меня, ни у Сташека не было такой обуви. Я поднял глаза – передо мной стоял человек в незнакомой форме. Он улыбался. Я попробовал улыбнуться в ответ, но у меня ничего не получилось. Тут я увидел еще одного мужчину в форме, который помогал Сташеку подняться.
– Вы венгры? – спросил я, когда понял, что ко мне вернулась способность говорить.
Один из них кивнул и что-то сказал, но я его не понял. Он поднял меня и, увидев кровь на моем лице и на снегу, покрепче обхватил меня руками. Я показал на свой рот и покашлял. Он понял, что я хотел сказать, и дал мне напиться из фляги. Меня тут же вырвало. С помощью венгерских пограничников мы добрались до пограничного поста, расположенного в небольшой деревушке. Жена командира, говорившая на ломаном польском, накормила нас горячим супом и хлебом с колбасой. Я жадно глотал горячий суп, не замечая, что он обжигает рот. Господи, как давно я не ел горячей пищи! Командир еще знакомился с нашими документами, а мы уже съели все, что приготовила нам его жена. После обеда нас отвели в казарму, мы упали на кровати и проспали, без сновидений и кошмаров, шестнадцать часов кряду. На календаре было 3 декабря 1939 года.
Глава 12
Пока мы спали, еще четверо поляков пересекли границу в том же месте, где и мы. 5 декабря нас, теперь уже шестерых, отвезли на грузовике в Унгвар[13], где располагался сборный пункт для поляков, незаконно перешедших границу.
Мы продрогли до костей, пока по ухабистой дороге в открытом грузовике доехали до Унгвара. На улице было двадцать градусов мороза, и в казармах, где собралось около ста поляков, доставленных с разных пограничных постов, оказалось довольно холодно. Нас накормили горячим супом, и начались допросы.
Мы с нетерпением дожидались, когда нас вызовут; работал только один переводчик, и процедура шла медленно. Наконец подошла наша со Сташеком очередь. Я представился и откровенно рассказал, что мы принимали участие в боевых действиях во время войны в Польше. Позже я понял, что допустил серьезную ошибку. По международному соглашению Венгрия была обязана интернировать таких людей. Гражданских лиц размещали в частных домах и в неохраняемых лагерях, а бывших военнослужащих содержали под
