Звякнул колокольчик. Запах внутри стоял тот же, что и во всех аптеках мира: запах чистоты, немножечко — трав, немножечко — моющего средства. И подбор лекарств был неплох. У ближайшей стены выстроились в ряд автоматы для продажи айси-колы и прочей газированной ерунды в банках, одноразовых пакетиков кофе, одноразовых же носков, а также зажигалок, жвачек и леденцов. Антон подошел к стойке и увидел кнопку с надписью: «Дзвонiть».
— Чим можу? — Из подсобного помещения вышел пожилой мужчина в джинсах и гавайке.
— Я… от Романа Викторовича… — Антон чуть приподнял корзинку, предъявляя ее как верительную грамоту.
— Ага… Ну то заходьте. — Аптекарь перешел на суржик, открыл дверцу в стойке и протянул юноше руку. — Исаак Рувимович.
— Антон. — Рукопожатие аптекаря было таким же мягким, как и у врача.
Он был высоким, грузноватым, горбоносым. Антон отдал ему корзинку и застыл — в который раз вспомнив, как «залегендировал» его визит Роман Викторович.
— Тебе трэба резыстына. — Аптекарь поднял палец. — Ходим.
Он жил на втором этаже над аптекой. Резистин хранился у него в том же холодильнике, в который он перегрузил еду из корзинки.
— Ходить по городу не надо, — спокойно сказал он, закончив перекладывать еду. — Со Львова пришла вказивка в милицию докладать про всех новых. А стукачей у нас немного есть. И глаза на улицах тоже. То ты посиди у меня до двух, а там я тебе проведу на автобус.
Этот новый поворот событий не был предусмотрен.
— А можно я позвоню… дяде? — спросил Антон.
— Давай, — согласился Исаак Рувимович. — Токо с моего аппарата.
И в самом деле — что может быть банальнее, чем звонок аптекаря врачу?
То, что называлось «аппаратом», мальчик раньше видел только в кино. Это был не комм, а телефон. Самый настоящий, старинный — с плоскостным экраном, с кнопочным набором и динамиком. Антон набрал номер и наклонился вперед, как делали герои фильмов.
— Филин слушает.
— Роман Викторович? Это я, — брякнул Антон. Какой «я», мало ли этих «я» звонит сельскому врачу каждый день?
— Ага. Какие проблемы? Ты был в аптеке?
— Я из аптеки звоню. Вот тут Исаак Рувимович… просит, чтобы я задержался до двух.
— А ну, дай мне его.
Антон передал трубку. Два раза Исаак Рувимович ответил «Так» и один раз — «Ага». Потом вернул трубку Антону.
— Значит, так, — послышался голос Романа Викторовича. — Оставайся там, потом тебя посадят на автобус. Все будет хорошо. Пока.
Антон задержался у аптекаря, посмотрел новости (Исаак Рувимович вместо мультиканального комма держал дома «дурачок» — дешевый терминал, работающий только на прием и только на медиаканалах). В новостях о теракте Андрея и Игоря ничего не было — то ли власти решили замолчать свой провал после трех суток неудачных поисков, то ли запад не настолько интересовался востоком, чтобы упоминать событие трехдневной давности.
Антон никогда не бывал в деревне, даже в подмосковной. Раньше… не интересовался, а потом старательно избегал. Это глупости, что в глуши можно затеряться. В глуши — как ему только что в очередной раз показали — и свой, и чужой на виду.
Но если эта глушь действительно решит укрыть чужого, то его, наверное, и в самом деле нелегко будет найти. Тут как-то мгновенно образовался заговор молчания, в котором участвовали все, даже водитель школьного автобуса, даже сами школьники. Они трое упали в эту местность, как камень в болото, и ряска тут же сомкнулась.
Его удивляли не столько насосы, ветряки и лошади, попадающиеся не реже, чем велосипеды, сколько само отношение людей друг к другу. Продажа аспирина, бинта или ваты, которая в городской аптеке заняла бы несколько секунд, сопровождалась десятиминутным разговором. В больших городах люди на улице все время словно разговаривали сами с собой — по коммам. Здесь многие почему-то комма не носили вообще. Зато на вопрос «Как дела?» действительно рассказывали, как идут дела.
Где-то Антон о таком слышал — или даже читал. Про сода-воду в аптеках, медленное время, пыль и жару. И очень быстро, задолго до того как школьный автобус затормозил на городской площади, Антон понял: он не сможет так жить. Ну, месяц-другой… Но не навсегда. Может быть, взрослому легче осесть, совместиться с этим тягучим ритмом… И не чувствовать, что мир уходит из-под ног. А с другой стороны — куда деваться? Сергей хотел в подполье, но продержится ли там Антон? Да и что сам Андрей решит? И что дальше будет с Игорем? Полная неизвестность…
Перед отъездом он купил у Исаака Рувимовича зубную щетку и пасту — а потом подумал и взял еще один набор: для Андрея. Лучше всего было сосредоточиться на самых насущных делах. Вылечить раны, пересидеть охоту.
…А кто-то каждый день ездит в этом автобусе по этой равнине. Почему-то здешние расстояния казались очень большими, хотя от города до Красного было не дальше, чем от Первого кольца до Второго, а то и ближе. Как до Медведково. А впрочем, этого времени вполне хватило водителю, дядьке Васылю, чтобы замучить Антона вопросами и жалобами на «москалей», которые перекрыли дороги. Антон взмок, пытаясь понять беглую украинскую речь и состряпать достойные ответы, пока не услышал:
— Осьо Красне. Прыихали, — и не увидел знакомый домик в конце улицы, взбегающей на холм.
Он поблагодарил, попрощался и выскочил из автобуса. Во дворе докторского дома стоял мотоцикл, принадлежащий давешнему Богдану. Сам Богдан сидел на кухне.
— Здоров, — сказал он, увидев Антона.
— Как? Уже? — изумился мальчик.
— Здоров бувай кажу, москалику, — Богдан улыбнулся кривовато, хлопнул Антона по плечу, вышел во двор — только пыль за мотоциклом поднялась и осела.
Антон понял, что в очередной раз налетел на языковой барьер. Кажется, его обругали. Интересно почему? Что такого в том, что он русский? Что плохого он сделал Богдану? Вздохнув, он отправился со
