Андрей доел порцию, сказал «спасибо» и поднялся в свою комнату, к компу. Он хотел побыстрее разделаться с уроками — ну и ждал звонка от Сама.
На дом задали по математике — определение дискриминанта и квадратные уравнения, по обществоведению — короткий, на шесть страниц двенадцатым кеглем, реферат о Полуночи и по японскому — заучить восемь новых кандзи и составить предложения с ними, используя каждый в онном и кунном чтении.[7]
Когда он сидел над рефератом, прозвучал сигнал комма — но это был не его, Андрея, номер, а домашний, и к терминалу первой подошла мама. Андрей из интереса подключился — канал был открытый.
В углу экрана возникла счастливая физиономия сестры.
— Алло, ма? Я, наверное, сегодня ужинать не приду тоже. Витя пригласил меня в кино.
— Прикрыться не забудьте, — проворчал Андрей, выключая связь.
В дурацких семейных комедиях влюбленную парочку обязательно преследует противный младший брат или не менее противная сестра. Андрей не был противным младшим братом и не возражал против того, чтобы Оксана и Витя потискались на диванчике в кинотеатре, но своими постоянными разговорами о Вите сестра его порой раздражала. Смотрит на этого Витю, как ацтек на Вицли-Пуцли. И говорит все время его словами, словно своего ума нет — а ведь не тупая же. А Витя — фриковатый слегка, сам льет солдатиков и играет ими в войнушки, с какой-то сложной системой подсчета очков… И вся компания у него такая же — кухонные Наполеоны. Андрей один раз просил принять в игру — не взяли, жлобы.
Так. «Изменение геополитической ситуации в первый период Полуночи и его последствия». Пошли сначала. «Полночь» — условное название периода между началом Третьей мировой (2011) и ратификацией Соединенными Штатами договора о создании ССН (2034), самая трагическая страница в истории прошедшего столетия… Треть населения Земли погибает как в ходе войны, так и в ходе экологических (Тихоокеанский кризис), экономических (Большой голод 2018–2024) и природных (засуха 2022) бедствий… Эпидемия орора,[8] начиная с 2018-го цепочка очагов распространяется от Индокитая до Лондона, за два года охватывает Африку и Латинскую Америку, Штаты вводят карантин и еще на полгода отдаляют неизбежное… В общей сложности пандемия длится шестнадцать лет (до 2044)… Сравнение с Великой чумой четырнадцатого столетия, социальные последствия, психологические последствия, кратко — и не забыть сказать, что сам ход эпидемии диктовался тем, что происходило параллельно: падение старых государственных режимов, обвал экономики, анархия… Это мы запросто, это мы все помним и по нужным полочкам разложим. Главное — не вчитываться, не вникать в то, что сам пишешь. Отец переводил «Поэму милосердия» с хинди на русский. Долго переводил, года два. Когда он начал, Андрею было восемь, ему работу не показывали, говорили — рано. Он, конечно, почти сразу залез и прочел.
Какие-то куски он потом даже цитировать мог, те, где ничего не происходило. Но ему долго еще снились кошмары: спекшаяся от пешаварского солнца земля, палатки, шевелящиеся по ночам рвы и человек, посреди всего этого сочиняющий стихи для геккона. Человека он никогда не видел. Его никто не видел — это теперь по спискам, по биографиям разбираются, кто бы это мог быть, — последняя запись за неделю до уничтожения лагеря сделана, может, он вообще выжил… а Кобыл нас подводной лодкой пугает.
Математика — ох, еще одна морока. И кандзи. Вообще-то Андрей любил японский язык, и… отец ведь его знает, а как быть хуже отца? Но, по сугубому мнению Андрея, японцам стоило бы ограничиться каной.[9]
Слова он осваивал хорошо, с произношением было хуже, а вот с запоминанием кандзи совсем плохо: последняя контрольная на шестьдесят три балла, позор ведь. И на завтра не отложишь: японский в четверг, а на кандзи нужно не меньше двух дней.
Снова зажужжал зуммер. В этот раз звонили ему.
— Слушай, Витер, — на экранчике появился Сам, — я попал. Я на четыре часа не успеваю никак. Уроки, матива. Батя сказал — никуда не пойду, пока не сделаю.
Андрей испытал небольшое облегчение: он тоже не успевал на футбольное поле к четырем.
— Ну, ты пацанам кликни, что мы протормозим немножко, — сказал он. — Давай ты Веталю и Пухе, а я — Малому и Валерке.
Они еще минут пять решали организационные вопросы — «перекликивали» друзьям, уточняя, кто в какое время будет, «скликивались» опять, утрясали время с родителями, — но в конце концов договорились, что встретятся в пять.
Андрей решил заданные квадратные уравнения, написал на листах бумаги нужные кандзи и развесил их по стенкам комнаты. Теперь, все время мозоля глаза, они будут запоминаться лучше.
Школа стояла в зеленой зоне, строительство там было ограниченно, а потому стадион и бассейн к ней было не приклеить никак. Кончилось тем, что несколько школ района скооперировались, нажали на мэрию и добились, чтобы им отдали территорию бывшего цементного завода. Спорткомплекс вышел хороший, а самым лучшим в нем было то, что от дома до него — четверть часа пешего хода.
Андрей надел старый свитер, спортивные брюки, ветровку. Взял в нижнем ящике шкафа наколенники, налокотники и мяч. Спустился вниз, влез в «бегунки».
— Ма, я пойду постучу.
— Ужин в восемь, — сказала мама. — Обещай появиться до темноты.
Он не боялся темноты — ему же нет восемнадцати, а шпаны в их краях сроду не водилось, но если родителям так спокойнее…
— Обязательно, ма. Пока! — Последнее слово он говорил уже почти на бегу, открывая дверь.
Пятнадцать минут хода — это восемь минут бега. Заодно и мышцы разогреются. Андрей вдыхал осеннюю прохладу, и ему хотелось петь от радости. С северо-востока задул крепкий ветерок — но мальчика защищали теплый свитер, ветровка и движение.
На стадионе кучковалось человек двадцать детей и взрослых, была даже одна девчоночья компания. Большое зеленое поле по желанию превращалось в два маленьких — или шесть площадок, на которых можно было постучать в одни ворота, как и собирались Андрей с друзьями.
Он положил мяч на траву перед пустыми воротами, выпрямился и огляделся в поисках товарищей.
Раздался свист — Андрей обернулся и увидел Сама, быстро идущего со стороны метро к воротам стадиона. Он махнул другу рукой и поднял вверх мяч — мол, с собой, не нужно брать у смотрителя. Сам кивнул в ответ, подошел к ограде и, опершись на нее руками, перемахнул.
— Привет. — От других ворот, чуть запыхавшись, прибежал Веталь, разминавшийся, видимо, со случайной командой. — Чего делать будем?
— Пока так разомнемся, — сказал Сам, подходя и расстегивая рюкзак, чтобы достать снарягу, — а потом криворожских вызовем.
Андрей любил футбол. Старый футбол, соккер. Новый — обе лиги, — как и регби, он мог смотреть по Сети и смотрел, и следил за чемпионатами, и даже мог обсуждать, но вот играть — только в старый, в английский.
Сначала шли вяло, и Сам, назначивший себя тренером, покрикивал, потом слегка разогрелись, потом пришел опоздавший Пуха и пришлось разогревать его, а потом Веталь провел угловой — и настало то, за что Андрей любил футбол. Когда чувствуешь ребят, угадываешь движения и за мгновение до удара уже знаешь — есть.
