это же напомнило ему о его собственном пустом доме на другом конце города.
До последнего времени его не слишком тревожила проблема обзаведения семьей. Джо всегда казалось, что у него на это еще достаточно времени, но роковой выстрел заставил его задуматься о перспективах. Он напомнил Джо, что в жизни мужчины является действительно важным. Собственная семья.
Правда, у него был Сэм, и жить с Сэмом было сродни жизни с забавным и непослушным малышом. Но ходить в походы и разводить костры с Сэмом он не мог. Он не мог есть жуков. У большинства полицейских его возраста были дети, и, отлеживаясь после ранения, когда некуда было девать время, Джо пытался представить, каково это сидеть на трибуне и наблюдать, как твои сыновья бегают по полю, принимая участие в бейсбольном матче своей школьной команды. Представлять своих детей оказалось делом нетрудным. Труднее было набросать портрет жены.
Джо не считал себя привередливым, но благодаря опыту четко знал, чего хочет, а чего нет. Ему не нужна женщина, закатывающая истерики по пустякам вроде ежемесячного юбилея и ненавидящая Сэма. И вегетарианка, проявляющая чрезмерное беспокойство по поводу лишних граммов жира и псевдотолщины своих изящных бедер, не нужна.
Ему хотелось приходить с работы домой, где кто-то ждет его. И чтобы в руках у него не было пакета с ужином из забегаловки на углу. Джо мечтал об обычной женщине, которая крепко стоит обеими ногами на земле. И, конечно, ему хотелось, чтобы секс ей нравился таким, каким он нравится ему. Полным страсти, обязательно полным страсти. Иногда низменным и грязным, иногда, но непременно без запретов. Ему хотелось женщину, не боявшуюся бы касаться его или позволять ему касаться ее. Он хотел смотреть на нее и чувствовать наполняющее его желание. Смотреть на нее и знать, что она испытывает к нему точно такие же чувства.
Джо всегда казалось, что он узнает такую женщину, когда встретит ее. Каким образом это произойдет, он не знал, но не сомневался, что узнает. Возможно, это окажется чем-то сродни нокаутирующему удару между глаз или вспышке молнии, примерно так. И он поймет.
С озабоченным видом Таня вернулась в комнату.
— Последний номер принадлежит приятельнице мамы Бернизе. С какой стати Бернизе заниматься розыгрышами по телефону?
Джо пожал плечами и решил сбить сестру с толку, чтобы настоящему хулигану не попало на орехи.
— Возможно, ей скучно. В самом начале моей работы в полиции некая престарелая дама примерно раз в месяц звонила и сообщала, что кто-то пытается проникнуть к ней в дом и украсть ее бесценных афганских борзых.
— А никто не пытался?
— Черт возьми, нет, конечно. Ты бы видела этих псов… с ног до головы выкрашены в ярко-зеленый, оранжевый и лиловый цвета. От одного взгляда на них можно было ослепнуть. Но она всегда угощала нас пивом и хрустящими хлебцами. Иногда старикам бывает одиноко и они совершают странные поступки, лишь бы просто поговорить с кем-нибудь.
Таня взглянула ему в глаза и еще больше помрачнела.
— Именно это случится с тобой, если ты не найдешь кого-то, кто позаботится о тебе.
Мать и сестры давно пилили Джо по поводу его любовных похождений, но после его ранения стали прилагать просто нечеловеческие усилия, чтобы видеть его создавшим счастливую семью. Они отождествляли брак со счастьем. Им хотелось, чтобы он зажил той же приятной, на их взгляд, размеренной жизнью, что и они, но, вполне понимая их заботу, Джо вместе с тем сходил с ума от нее. Он не осмеливался сообщить им о том, что и сам всерьез задумывается над этим. Если бы он это сделал, они бы его доконали.
— Я знаю одну чудесную женщину…
— Нет, — оборвал сестру Джо, не желавший даже думать об одной из ее подруг. Любая мельчайшая подробность будет тут же известна его семье. Ему тридцать пять лет, но сестры по-прежнему обращаются с ним, как с пятилетним. Так, словно он не сможет найти собственный зад, если они не сообщат ему, что тот находится ниже спины.
— Почему?
— Мне не нравятся чудесные женщины.
— В этом твоя беда. Тебя больше интересует размер бюста, чем личные качества.
— Со мной все в порядке. И размер бюста здесь ни при чем, важна его форма.
Таня фыркнула.
— Тебе предстоит остаться одиноким стариком.
— У меня для компании есть Сэм, и он наверняка переживет меня.
— Птица не в счет, Джо. У тебя сейчас есть подружка? Такая, которую ты мог бы привести познакомится с родственниками? Та, на которой хотел бы жениться?
— Нет.
— Почему?
— Я не нашел нужной мне женщины.
— Если мужчины находят женщин перед смертью, представляешь, что это значит?
Глава 4
Небольшой исторически сложившийся район Гайд-Парк раскинулся у подножия холмов Буаз. В семидесятые годы район этот пострадал, лишившись большого числа жителей, следовавших модной тогда тенденции исхода на житье в пригороды, чтобы быть ближе к природе. Но в последние годы у находящихся здесь предприятий и контор началась новая жизнь, ибо снова стало модным жить в городе.
Гайд-Парк насчитывал всего три квартала и был одним из самых старых районов города. Жители представляли собой пеструю смесь, состоящую из богемной публики и людей состоятельных. Богатые, бедные, молодые и старые. Едва сводящие концы с концами художники и процветающие молодые предприниматели жили здесь бок о бок. Обшарпанные домишки, выкрашенные выгоревшей на солнце лиловой краской, соседствовали с прекрасно отреставрированными особняками в викторианском стиле.
Находящиеся здесь предприятия и конторы отличались той же пестротой. Мастерская по ремонту обуви существовала в этом районе с незапамятных времен, а в конце квартала по-прежнему можно было постричься всего за семь долларов. Здесь можно было перехватить пиццы, выпить чашку кофе или купить съедобные дамские трусики в магазине нижнего белья. В почти круглосуточно работающем супермаркете можно было купить последние выпуски газет и журналов или, пройдя полквартала, найти магазины, торгующие книгами, велосипедами и даже снегоходами.
В Гайд-Парке было все. Габриелла Бридлав и ее магазин «Аномалия» прекрасно вписывались в пейзаж.
Лучи утреннего солнца, проникая сквозь витрину «Аномалии», заливали помещение светом. В огромных витринах плотно стояли фарфоровые тарелки и вазы с Востока. Золотая рыбка размером в два фута с длинным хвостом отбрасывала причудливые тени на берберский ковер.
Габриелла стояла в полутемном магазине и по каплям наливала благовонное масло в изящный флакон из голубого стекла. Уже почти год она экспериментировала с эфирными маслами.
Задняя дверь в магазин открылась и закрылась, и на мгновение ужас охватил Габриеллу. Через плечо она бросила взгляд в дальний конец магазина и крикнула:
— Доброе утро, Кевин!
Когда она брала другой флакон, руки у нее тряслись. Было всего половина десятого утра, а нервы уже были напряжены до предела, и Габриелла ощущала неимоверную усталость. Она не спала всю ночь, пытаясь убедить себя, что сможет лгать Кевину. Что, позволив детективу Шенегэну работать под прикрытием в ее магазине, она действительно помогает восстановить доброе имя Кевина. Но у Габриеллы возникло несколько крупных проблем: лгунья она была никудышная и, сказать по правде, сомневалась, что
