верхом не проехать. Только на коротких лыжах, подбитых конской шкурой, можно пробраться через глухую чащу.
Еле заметная извилистая тропинка, протоптанная в глубину леса, вела на небольшую полянку. На ней собрались сторонники. Здесь были те, кому посчастливилось спастись от татарского отточенного меча или тугого аркана: мужики из сожженных селений, немногие уцелевшие защитники Рязани, оставшиеся ратники уничтоженных отрядов. Там, за лесом, где протянулись родные снежные поля, обливается слезами горе, сверкают мечи, течет кровь русских людей, пылают родные избы…
Ратники отдыхают, лежа на сосновых ветках, греясь у костров.
Тихий, задушевный голос затянул песню:
Несколько человек дружно подхватили:
Молодой сторонник сердито проворчал:
– Распелись не к добру!.. – и отвернулся с недовольным видом. Тяжелая рука крепко ударила его по плечу.
Он обернулся. Рядом стоял долговязый мужик в нагольном тулупе и собачьем треухе, с топором за поясом.
– Чего каркаешь? – спросил он.
Парень потирал плечо:
– Тьфу, Звяга! И рука ж у тебя!..
– Чем тебе песня плоха?
– Татары услышат…
– Где им сюда добраться! В снегу утопнут.
– Все одно, какое нонче пенье…
– А почему не петь?
– Избу сожгли… Тятьку зарубили… Любашу увели… – плаксиво протянул парень.
– Вот оно что!.. Да разве у тебя одного? Чего ты хлюпишь? Все мы это видели, все горя хлебнули! А завтра сами косоглазым хвосты отрубим! Все одно прогоним их!
Парень недоверчиво покачал головой.
– Нет! Без песни нельзя! – продолжал Звяга, опускаясь на подостланные еловые ветки. – Наше дело правое. Почему татары весело не поют, а волком воют? Их дело неверное. А правильный человек завсегда поет! То-то…
– У меня вон брюхо с голоду поет, – не уступал парень.
– Ишь ты! – громко засмеялся третий сторонник, подходя ближе. – Щи про тебя еще не сварены.
– Ничего! – спокойно возразил Звяга. – Как закипит в котелке вода, мы болтушки с мучной подпалкой нахлебаемся. Не взыщи только, что соли нет.
– Да и муки-то последняя горсть…
– И это нам впрок: заснем покрепче – во сне пироги увидим!
Неожиданно раздался резкий окрик:
– Стой! Кто идет?
По лесу пробирался на лыжах широкий, плотный и коротконогий крестьянин. Оглядывая сторонников, он часто откидывал голову назад, и тогда черная борода его стояла торчком. На плечах он тащил куль муки. Несколько сторонников подошли ближе. Остальные продолжали лежать, подставляя бока теплым лучам костра.
Насмешливый голос прокричал:
– Эй, удальцы-молодцы, гвозди вострые! Прибежал сват от тещи, прямо с погоста, отмахал верст со ста! Притащил муки аржаной куль большой. Подходи, кто не спесивый, не ленивый, подставляй чашку, ладони аль шапку! Торопись печь блины, не то опара сядет, кумовьев отвадит!..
– Откуда мука? Кто принес? – загудели, приподнимаясь, мужики.
– Да вот – человек тороватый, борода лопатой. Татарва его с печи спугнула, косноязычным стал и зовется с тех пор Ваула.
Звяга подскочил:
– Ваула! Сват!.. – и бросился обнимать приятеля.
– Смекнул я, что вы здесь голодуете, мучки вам и притащил, – объяснил Ваула.
– Ай да молодец! Накормил нас до отвала, когда в брюхе пусто стало!.. – говорили мужики.
– Садись, Ваула, к нашему костру!
– Нет, к нашему!..
– Да ты скажи, что с тобой сталось? – спрашивал Звяга. – Видел я, как ты с рязанской стены в реку скатился. Я думал, что ты утонул…
