Оружие и правила дуэлей

опустошению провинции или даже к такой катастрофе, как межнациональная резня (как в 1990-х в тех же краях. Погибли сотни тысяч человек с разных сторон – православные сербы, хорваты-католики, боснийцы, они же сербы-потурченцы, принявшие когда-то ислам для облегчения жизни, албанцы, преимущественно мусульмане. – Ред.); когда же возникает серьезный спор между подданными разных империй, прибегают к способу, который называется обычаем границы. Выбирается обширное пространство, большое поле, на котором в назначенный день появляются судьи с обеих сторон в сопровождении тех, кого сюда привели заинтересованность или любопытство. Противники не ограничены ни в выборе, ни в количестве своего оружия, ни в выборе приемов сражения; каждый имеет право выбирать то, что, как он считает, даст ему преимущество, и должен отказаться от любых уловок, которые могут обеспечить ему безопасность или подвергнуть опасности жизнь противника. Обстоятельства одного такого пограничного сражения были воистину необычны. Немец (из немецких поселенцев), вооружившись карабином, на ложе которого был закреплен ружейный ствол, разместился в середине поля и, понимая, что сразу же может уничтожить своего противника турка, когда тот приблизится, с подчеркнутым спокойствием закурил трубку. Турок с четырьмя пистолетами, двумя на груди и еще двумя за поясом, с кинжалом и саблей на боку, напоминая оружейный магазин, приблизился и, непрерывно стреляя, стал галопом носиться вокруг немца. Тот, понимая, что такой снайпер с таким оружием ничем ему не угрожает, продолжал курить свою трубку, пока турок наконец не заметил небольшой взрыв, словно у его противника взорвался пистолет. Он стремительно помчался к нему, чтобы прирезать противника, и тут же был застрелен. Хитрый немец подсыпал немного пороха в свою трубку, и вспышка, как он и ожидал, обманула турка.

Француз и ганноверец, оба кавалерийские офицеры, поссорились на острове Корфу (ныне Греция, тогда занятая наполеоновской армией. – Ред.); последний обладал гигантским ростом, а первый был очень маленьким. Они дрались на саблях без малого полчаса, при этом мощный ганноверец прилагал все силы, чтобы прикончить противника; он тяжело дышал и обливался потом. Он удвоил старания, чтобы нанести удар сопернику, который, пригнувшись, приблизился к ганноверцу, и, когда сабля немца, попавшегося на эту уловку, плашмя ударила француза по спине, тот выпустил кишки своему могучему сопернику, который испустил дух через несколько минут. Секунданты заявили, что это убийство, и подали подробный рапорт генералу Донзело, который помиловал оставшегося в живых, заявив, что не может лишиться двух таких офицеров.

Мы слышали о дуэли между французом и неаполитанцем. Один был мастером фехтования, а другой – его учеником. Во время схватки последний остроумно подкинул в воздух свою туфлю, отвлек внимание своего более искусного соперника и, застав его врасплох, заколол.

Мистер Томас Фентон, будучи секундантом своего родственника Джона Фентона, был обвинен в нечестных действиях, когда слишком долго совещался со своим дуэлянтом, потому что, стоя между сторонами, он дал Джону Фентону возможность смотреть поверх его плеча и тщательно прицелиться в майора Эллиса, который пал от первого же выстрела.

Губернатор Уолл убил джентльмена в Индии при таких сомнительных обстоятельствах, что собратья- офицеры отказались общаться с ним, и ему пришлось вернуться в Англию.

Герцог Гамильтон дрался с лордом Мохэном и убил его на дуэли. Когда тот, раненный и беспомощный, лежал на земле, он был заколот секундантом Гамильтона Маккартни, что выяснилось на процессе в результате дознания.

Когда мистер Рейнольдс приветствовал мистера Кеона и, держа в руке шляпу, вежливо пожелал ему доброго утра, тот выстрелил ему в голову. Мистер Планкетт, который был секундантом убитого джентльмена, воскликнул: «Невероятно!» – и брат мистера Кеона, сказав: «Если вам не нравится, получайте вот это», разрядил второй пистолет в мистера Планкетта. За это вопиющее нарушение законов чести и своей страны мистер Кеон, дуэлянт, был судим и казнен в столице Ирландии.

Через два месяца после того, как мистер Торнхилл был оправдан за то, что застрелил сэра Чолмондели Диринга на дуэли, он был убит в Тернхэм-Грин двумя мужчинами, которые напомнили ему о сэре Чолмондели.

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ПРЕССЫ

Опусти свой меч; поскольку это самый худший аргумент, так пусть он будет последним.

В октябре 1825 года была сделана попытка привлечь к ответственности редактора «Курантов» за критику по поводу некоей драмы. Инициатором был мистер Причард, который счел себя оскорбленным. Следующий отрывок позаимствован из «Эдинбург обсервер»:

«В воскресенье джентльмен, который оказался редактором «Курантов», присутствовал на похоронах на кладбище Грейфриар. Человек, который, как сообщили, был мистером Причардом из королевского театра, грубо обратился к нему со следующими словами: «Несмотря на торжественность случая, на святой день и святость этого места, не могу не воспользоваться возможностью сказать, что не потерплю такого испытания своим чувствам и что вы [т. е. редактор «Курантов»], по моему мнению, законченный подлец!» В руку редактора была сунута визитная карточка, на что тот спокойно заметил: «Здесь не время и не место для такого поведения и таких выводов»; он тут же разорвал карточку, даже не взглянув на нее, и неторопливо ушел с церковного двора вместе со спутником. Вчерашние «Куранты» добавили следующее:

«Не будучи в курсе дела, какие мотивы вынудили названное нами лицо осмелиться нарушить святость этого дня и места, и даже не упоминая, что он всего лишь актер, мы предпочитаем оставить эти факты без комментариев; тем не менее посоветовавшись с друзьями, чьи опыт и место в обществе вынудили нас принять их мнение, мы вынуждены заявить, что господин, позволивший себе подобную выходку, совершил беспрецедентный поступок, который настолько оскорбил наши религиозные чувства и здравый смысл, что не заслуживает ничего, кроме жалости. Исполняя свои общественные обязанности, мы можем критиковать исполнителей из нашего театра и знаем, что наше мнение в целом отражает голос народа. И ничье поведение, как бы оскорбительно оно ни было, не помешает нам делать это. Все другие соображения уступают этой первостепенной обязанности перед обществом, которую мы и будем исполнять честно и бесстрашно».

Хотя история с полковником Россом и капитаном Фотреллом должна была бы относиться к разделу «Военные и военно-морские дуэли», ее связь с прессой вынудила привести ее в данном разделе; и хотя в нашем распоряжении имеется заявление, весьма комплиментарное для капитана Фотрелла, мы предпочли более сдержанное, которым мы обязаны его перу.

В декабре 1817 года в Королевских казармах в Дублине состоялся военный суд над квартирмейстером Джолли из 4-го драгунского полка по обвинению в переплате за обмундирование для личного состава полка подразделению капитана Уайта. Джентльмен по фамилии Фолкнер, который служил в полку во время этих событий, был вызван дать показания, что он и сделал во внушающей доверие манере. На следующее утро мистер Ф. предстал перед судом и обратился к его председателю лорду Форбсу. Извинившись за вмешательство, он рассказал, что служил в этом полку десять лет и поддерживал теплые и дружеские отношения со всеми офицерами, к которым по-прежнему испытывает глубокое уважение. Чтобы явиться в этот уважаемый суд, он приехал из отдаленной части страны, что доставило ему немалые неудобства. При появлении на казарменной площади он был встречен офицером полка в высоком звании, который спросил, «не прибыл ли я, чтобы действовать вместе с портным, и что в таком случае он мне всыпет». Вчера, дав показания, он выяснил, что этот офицер собирается привести свою угрозу в действие. Он не знает, какое отношение к нему имеет слово портной, но обратил внимание на конский хлыст, который этот наглый тип вынул из-под сюртука.

«Это необычное обращение было написано моим другом, который присутствовал на месте, и он попросил меня передать его в одно из публичных изданий, как пример экстраординарного случая в военной среде, что я и сделал, не сомневаясь, что все описанное – истина. Я оставил приписку редактору издания, что, если кто-то будет интересоваться личностью автора, следует назвать мое имя. На следующий день эта статья вышла в свет, и вскоре в редакции газеты появился полковник Росс в сопровождении другого офицера того же полка и осведомился, кто автор данной публикации. Владелец издания ответил, что у него нет привычки сообщать имена авторов его газеты, разве что они искажают