Оружие и правила дуэлей

Сэр,

прождав дома полчаса сверх назначенного мной срока, не получив от Вас никакого ответа ни на одно из моих обращений и снова безуспешно попытавшись связаться с мистером Уоллесом, я прошу Вас считать, что мой друг майор Эджуорт, придя к выводу, что Вы не собираетесь давать ему удовлетворение, как подобает джентльмену, вынужден прибегнуть к единственной альтернативе, которую Вы оставили ему.

Имею честь быть

Вашим покорным слугой,

Джеймс Монтгомери».

Вернувшись домой в шесть часов вечера, я нашел записку от мистера Уоллеса, копию которой прилагаю:

«Мистер Уоллес выражает сожаление, что его не было дома, когда мистер Монтгомери заходил к нему днем, – он будет на месте примерно через час, если у мистера М. есть желание увидеть его.

Суббота вечером, четверть пятого.

Эсквайру Монтгомери, Харкорт-стрит 36».

Откровенно говоря, после всего, что имело место, я не считал себя обязанным идти навстречу мистеру Грэттану или давать ему возможность выпутаться из очень непростой ситуации, в которой он оказался, но, обеспокоенный тем, что Вы не должны отдавать долг этикету или дипломатии и что спор должен быть решен или его отказом от своих слов, или при встрече, я не стал терять время. Мистера Уоллеса снова не было дома, когда я пришел, но, поскольку до отъезда в сельскую местность он должен был явиться, я остался до его возвращения. Очень краткого изложения того, что произошло, будет достаточно, чтобы понять, чем была вызвана необходимость написания этого письма:

«Мистер Уоллес сказал, что не был уполномочен мистером Грэттаном получить от меня неприязненное послание и что он (мистер Грэттан) не считает, что несет личную ответственность перед мистером Эджуортом. Я с удивлением спросил, какими полномочиями располагает мистер Уоллес, на что он ответил – кроме как сказать, что мистер Грэттан не хочет получать никаких посланий, никаких больше полномочий у него нет. Я выразил свое удивление, что мистер Грэттан сразу же посоветовал мне обратиться к своему другу-военному; в то же время я дал понять мистеру Уоллесу, что результатом могут быть самые неприятные последствия, поскольку я намерен рекомендовать образ действий, которого Вы пока избегали. Он выразил сожаление, но сказал, что у него нет права на дальнейшие действия. Затем мистер Уоллес сказал, что две мои последние записки мистеру Грэттану так и остались неоткрытыми, и предложил вернуть их мне, но я отказался принять их. Я надеюсь, что мистер Уоллес не откажется признать, что я вел себя совершенно спокойно и что «если я в чем-то действовал неправильно, в распоряжении мистера Грэттама есть мой адрес».

Преданный Вам,

мой дорогой Эджуорт,

Джеймс Монтгомери».

В субботу вечером в доме мистера Грэттана было оставлено следующее письмо:

«Харкорт-Плейс, 3,

вечер субботы, 15 сентября 1827 года.

Сэр! Вы ложно оклеветали меня в своей газете, присяжным владельцем которой являетесь; отказавшись опровергнуть свою клевету или дать мне удовлетворение, как подобает джентльмену, я не знаю других эпитетов, применимых к Вам, кроме как КЛЕВЕТНИК и ТРУС. Действуя по совету моего друга, я не собираюсь прибегать к поискам иного выхода, кроме как лично рассчитаться с оскорбителем.

Ваш

Т.Н. Эджуорт».

Следующее извлечение из «Фрименз джорнал» от 19 октября, опубликованное за два года до того, как был получен вызов, предназначено пролить некоторый свет на эту историю:

«Мы сочли возложенной на нас обязанностью сообщить об обстоятельствах, при которых контора гербовых сборов почти полностью исключила «Фрименз джорнал» из списка газет, печатающих объявления этого ведомства, – это пример фаворитизма, недопустимого для руководства данного учреждения, которое должно знать о широком распространении «Фрименз джорнал». Мы также полагаем нашей обязанностью рассказать о подобном же поведении дорожного управления. Не так давно мы увидели в некоторых газетах объявление, озаглавленное «Материалы для дорожных покрытий», которое не было прислано в «Фрименз джорнал». Мы считаем себя вправе протестовать против такой пристрастности и предубеждения. Отдельная личность имеет право высказывать свои упреки и выражать неприязнь, но только не общественное учреждение, которое существует за счет налогов, взимаемых с домовладельцев этого города, и проявление с его стороны какой-либо личной враждебности является вопиющей несправедливостью и злостным нарушением доверенных им интересов. Мы призываем управляющего дорожным строительством ответить обществу, почему объявления данной корпорации были изъяты из «Фрименз джорнал», в котором присутствовали много лет.

Была ли эта приостановка вызвана необходимой и объективной критикой в «Фрименз джорнал» некоторых действий данного управления по вопросам состояния мостовых, освещения и чистоты города?

Была ли публикация этих объявлений чистой формальностью? В таком случае публикация была бы бесцельной тратой общественных средств. Но если объявления полезны и необходимы, – а кто скажет, что нет, – почему изымать их из газет, предоставляя распространение только избранным изданиям? Правительство недавно объявило о желании провести чистку некоторых общественных учреждений – и положить конец подозрительному приватному «управлению», которое вызывает заслуженное недоверие к нашей стране. И мы считаем, что в ходе всеобщего улучшения нельзя обойти вниманием эти остатки феодальной несправедливости.

Мы представили перечень наших претензий к дорожному управлению, не вдаваясь в подробности более крупных нарушений, разве что выявленных, скажем, майором Тейлором, который упорно настаивал, что камень для дорожного покрытия не стоит привозить из Шотландии и Англии, когда более крепкий и стойкий можно найти у себя дома, всего в нескольких милях от Дублина. И мы полны справедливого негодования по поводу этой нелепости».

«Фрименз джорнал» от 20 сентября 1827 года сообщает: «Без сомнения, некоторые заинтересованные организации и люди хотели бы заткнуть прессе рот, но данное издание не будет отклоняться от линии, проложенной его руководителями; не будет оно и умалчивать об оскорблениях, нанесенных обществу. Дело, возникшее из недавнего случая, ныне передано для судебного рассмотрения. Мы исходим из мнения, что владелец (мистер Грэттан) защищает свободу прессы, права уязвленных сограждан и свою независимость члена парламента. Он поступил бы безрассудно, поведи себя иначе. Мы придерживаемся мнения, что, если бы мистер Грэттан промолчал относительно темы местных налогов и если бы постоянно не настаивал о выпуске сообщения об отчете последнего дорожного управления, мы не стали бы свидетелями последней истории. На мистера Грэттана никогда не нападали подобным образом; его не призывали к ответу за то, что он никогда не писал, никогда не видел и никогда не знал, и тем более к ответу под дулом пистолета. Фактически подлинной причиной оскорбления явилось поведение члена парламента и поведение газеты, которое изложило то, что стало оскорблением населения города. Стоит обратить внимание, что в статье, которая вызвала недовольство, никто не назван по имени, не приводились выражения более серьезные, чем те, которые использовались в расследовании. И теперь, когда на мистера Грэттана нападают за то, что он никогда не видел и никогда не говорил, как получилось, что уполномоченные мистер Фримен и мистер Холл или Олдермен Смит и другие остались незамеченными в стороне? Общество должно выразить свое мнение по этому поводу.

Фактически все это дело было, что называется, организовано. Выясняется, что нарушение процедуры – действия сторон, подготовка за сценой, о которой мы знаем очень мало, – было организовано до того, как мистер Генри Грэттан дождался появления некоего человека или мистера Джеймса Грэттана навестила полиция. Перед тем как эти абсурдные, глупые и пустые проявления имели место, нам пришлось заподозрить, откуда дует ветер (используя морской термин). Тем менее мистер Грэттан, к счастью, не попал в расставленный на него силок и, проявив