Оружие и правила дуэлей

истину. Гости не стали отрицать справедливость напечатанного текста и удалились. На другой день они снова пришли и сообщили, что содержание не во всем соответствует истине, после чего владелец, получивший на это право, сообщил, что автором был флотский капитан Фотрелл и что он получил от него указание не скрывать этого. Владелец газеты не знал моего адреса. Я же, в свою очередь, узнав, что происходит, на следующее утро (1 января 1818 года) сам пришел в Королевские казармы, где меня тут же встретил капитан Гамильтон и спросил, знаю ли я флотского капитана Фотрелла, на что я ответил – это я и есть. Затем он вытащил из кармана статью, о которой идет речь, и осведомился, знаю ли я что-либо о ней. Я ответил, что был ее автором и убежден, что все в ней правда. Затем он сказал, что уполномочен полковником Россом передать мне вызов, на что я ответил, что готов дать ему любое удовлетворение, которое он пожелает, и что без промедления отправляюсь искать друга.

Тем же вечером, не сумев найти друга, которого не было в городе, я дождался капитана Гамильтона и сообщил ему о своей неудаче. Тот ответил, что можно не спешить и подождать несколько дней, пока мой приятель не вернется.

К моему большому удивлению, в десять часов того же вечера меня уже дожидался драгун-вестовой с письмом от капитана Гамильтона, в котором говорилось, что если я завтра до двух часов дня не явлюсь на встречу с полковником Россом, то будет опубликовано противоядие против яда моей статьи. Я письменно ответил капитану, что меня не пугает действие противоядия, пусть даже оно и будет пущено в ход, но что мне повезло, и я все же встретил друга, который нанесет ему визит примерно к десяти часам завтрашнего утра. Мой друг, соответственно, явился к нему в казарму и заметил, что как-то не принято вручать вызов, предварительно не потребовав объяснений. Капитан Гамильтон ответил, что им нужны не объяснения, а вот это – и показал на футляр с пистолетами, лежащий на столе. Мой друг на это ответил, что я готов и буду на месте (которое он назвал) точно в два часа. Стороны явились на место одновременно. Был брошен жребий, и выбор места достался полковнику Россу; тут же было отмерено расстояние в десять шагов. Было договорено, что мы будем стрелять по сигналу «раз, два, три». После второго обмена выстрелами меня попросили принести извинение. Я ответил, что, поскольку не наносил оскорбления полковнику Россу, извинений приносить не буду. После третьего обмена выстрелами меня спросили, не хочу ли я заявить, что полковник Росс не был тем высокопоставленным офицером, о котором шла речь. Я ответил, что не могу этого сделать, поскольку не знал, шла ли речь о нем.

После четвертого обмена выстрелами, когда мы еще держали пистолеты в руках, готовясь к пятому, и на месте дуэли возникла пауза, мне была представлена следующая декларация:

«Полковник Росс, я явился сюда, чтобы дать вам удовлетворение за статью, опубликованную мной в «Каррикс морнинг пост»; мы обменялись четырьмя выстрелами, и ныне я объявляю, что исходя из рапорта я не знал, о ком шла речь в статье, которая нанесла вам оскорбление, и, во всяком случае, не знаю, вы ли были тем высокопоставленным офицером, упоминаемым в статье; и теперь, когда ваш друг капитан Гамильтон сообщил, что статья неточна и в других деталях, я выражаю сожаление о своих действиях».

На это я ответил, что не возражал бы подписать этот текст после первых же выстрелов – и поэтому у меня нет возражений и сейчас. После этого мы двинулись навстречу друг другу и покинули место дуэли.

Три моих выстрела прошли через одежду полковника Росса; я же не получил ни царапины. После первых наших выстрелов я не обменялся с полковником Россом ни единым словом; тем не менее я не испытывал к нему враждебности. Я часто благодарил Бога за то, что он не дал мне причинить ему какой-то вред, – моим единственным намерением было защитить своего друга. Дж. Фотрелл».

В то время, когда происходили описанные события, мистер Каррик, владелец дублинской «Морнинг пост», был весьма уважаемым джентльменом, который принимал любых лиц и выслушивал их. Первым делом полковник Росс должен был указать, что именно он считает ошибочным, и мистер Каррик и капитан Фотрелл, разобравшись, сочли бы себя обязанными компенсировать нанесенный вред, не прибегая к той альтернативе, на которой настаивал капитан Гамильтон, когда он показал на пистолеты и отказался выслушать объяснения. Мы считаем, что это была очень несправедливая и бессмысленная дуэль. Если какой-либо офицер в высоких чинах пытается запугивать свидетеля, который исполняет свой общественный долг, он не может считать себя несправедливо оскорбленным, если какое- либо честное издание изложит все факты; и прежде, чем бросить вызов автору статьи, он должен указать слова, которые не соответствуют истине.

Благородство и мужество капитана Фотрелла значительно превосходят его осторожность. Он благородно скрыл имя своего информатора, потому что могли бы пострадать и другие участники этой неразберихи; он мужественно стоял под четырьмя выстрелами, ни один из которых не прозвучал бы, если бы полковник Росс не заявил об уроне своей чести и не отказался от публикации материала в газете с уточнениями. Мы хотели бы даже по прошествии времени изменить общественное мнение об истоках этой истории и решительно заявить, что из-за публикации фактов в прессе нельзя принимать каких-либо вызовов.

В конце июня 1829 года в газете «Эйдж» появилась следующая публикация, которую любой джентльмен, связанный с прессой, должен был принять за правду:

«Каждый бич общества, чьи черные деяния сделали его объектом ужасных, но справедливых и частых комментариев, – от мошенника Семпла до карманного вора Сомса и, наконец, убийцы Тартелла – все они жалуются на предубеждение, с которым к ним относятся в прессе; и без сомнения, каждый и все они потребовали бы уголовного преследования редактора, который оказывает обществу услугу, разоблачая их, если бы приговоры, ссылки на каторгу или казни, к счастью, не мешали бы их намерениям».

Наша истовая преданность принципу независимости прессы не является открытием, подтверждением чего может служить следующая цитата из нашей «Школы для патриотов и порядочных людей», опубликованной в 1824 году.

«Патриот стоит, как бессонный часовой, на страже общественной прессы, следя, чтобы ее права не нарушались, и он всегда будет снисходительно относиться к мелочным огрехам и к случайным вспышкам эмоций, которые связаны с человеческой деятельностью.

Пока эти бесценные, хотя и экзотические растения надежно не утвердятся в нашей почве, мы должны осторожно относиться к прививке и обрезке их, чтобы не угрожать существованию растения; и когда, подобно благородным кедрам, корни их проникнут до самых глубин земли, уханье совы в ветвях не сможет отпугнуть путника, который отдыхает в их тени.

Нет человека, – говорит Курран, – над которым в свое время не смеялись бы. Но каждый новый день приносит какие-то поводы для осмеивания, которые занимают свое место. И еще он говорит: «Каждая личность получает свое положение по рождению, которого ее невозможно лишить и на которое невозможно воздействовать газетными скандалами; если они бессмысленны, то к ним надо относиться как к капризам погоды, которые быстро проходят. Когда они возникают, надо помнить, что луна, выходя из-за облаков, снова сияет».

Это безупречное свечение и несгибаемая преданность общественным принципам, которую он принял на себя, дает нам право гордиться таким знакомством, и его монумент не в силах разрушить никакие вандалы – вот так рукой мастера описаны редакторские обязанности; и если общественный вкус столь испорчен, что не принимает такую манеру выражаться, давайте посмотрим на моральную культуру интересующего нас поколения, которое сменило наше.

Пресса, – говорил мистер Курран, – великолепный общественный наставник; ее обязанность та же, что у историков и очевидцев, и ее досягаемость должна достигать самых дальних горизонтов истины, то есть говорить правду королям, донося до них мнение народа и до народа – мнение короля, и нигде не должна прозвучать ложная тревога, не говоря уж об ущербе истине; пресса не должна оставлять без внимания ни одного сигнала опасности, пусть даже предупреждения о грядущей неминуемой гибели окажутся тщетными.

С нашей стороны, пусть мы можем стать жертвой редакторских нападок, пока у нас есть перо, чтобы писать, или мы можем поднять одинокий голос, мы с неизменной преданностью будем защищать это великое общественное устройство, потому что считаем его ключевым камнем триумфальной арки