— Можете получить её, мисс, — сказал я и протянул её ей.
— Я? Она не нужна мне. — ответила она наотрез. — Но меня удивляет, что ты пишешь такой дорогой ручкой.
— Пользуешься тем, что есть, — сказал я.
Потом прибавил, что ручку мне подарили, и говорил это таким тоном, чтобы она подумала, что подарила мне её девушка.
Но и это не произвело на неё впечатления. Так и не удалось поднести ей ручку, хоть я и пустился на хитрости.
Я старался насколько возможно и придумывал один план за другим. Одну неделю я пробовал быть молчаливым и сдержанным, чтобы она могла проявить женскую жалость, на другую был весел и пытался блистать быстрыми и остроумными ответами. Алиса только сказала:
— Сколько времени ты в Америке?
— В общем больше шести лет, — отвечал я. — Я здесь второй раз.
— А ты, Фредди?
— Я здесь родился, — ответил Фред.
— Видишь разницу, — сказала мне Алиса.
Потому что самый шик — родиться американцем. Она и звала Фреда Фредди, чтоб было по- американски, а не по-немецки.
— Посмотри на его волосы! — говорила Алиса о волосах Фреда. — Точно золото. Что ты сделал с своими волосами, Нут?
— Они вылезли у меня в прерии, — отвечал я. — Но теперь, кажется, они опять укрепились и вырастут.
— Вот как, — сказала Алиса.
Но настал день. когда и моя звезда взошла высоко, и я на короткое время стал победителем на ферме. То были гордые часы.
Приехал в гости маленький внук Роджерсов, его звали Эдвин. Мальчуган много бывал со мной, ходил со мной в прерию, где я брал его на плуг и давал править. Однажды, когда он остался с дедом на ферме, с ним случилось маленькое несчастье. Старик бросал доски с чердака по лестнице, одна из этих досок пошла криво и ударила ребёнка углом возле уха. Эдвин упал, как мёртвый.
Поднялся плач во дворе, Алиса кричала мне, бывшему неподалеку, чтоб я моментально шёл домой. Я выпряг мулов из плуга, пустил их, куда глаза глядят, а сам побежал домой. Но Алиса, должно быть, только от растерянности обратилась ко мне, она опомнилась и стала звать и Фреда, потому что больше полагалась на него. Она погнала Фреда запрягать лошадей в повозку и скакать за доктором.
Когда я пришёл домой, дед и бабка были в отчаянии и не могли удержаться от криков, мистер Роджерс таскал ребёнка взад и вперед по полу, не будучи в состоянии привести его в чувство.
Старое воспоминание из детских лет помогло мне, и я сразу сообразил, что надо сделать.
— Снимите с тиего куртку! — сказал я.
У меня под подушкой на кровати лежала бритва, и я побежал за ней. Вернувшись, я засучил Эдвину рукава рубашки и уколол ему жилу на руке.
Женщины вскрикнули и бросились на меня, как безумные, особенно Алиса была вне себя и говорила, что я хочу убить ребёнка. Я топнул ногой и приказал ей отойти, здесь дело шло о жизни и смерти, а я хотел спасти ребёнка! Старик Роджерс сдался при этих властных словах и помог мне держать руку.
— Разве хорошо пускать кровь? — спросил он только. Когда я хорошенько сделал надрез, показалась кровь, сначала в виде маленькой капли, потом в виде тоненькой струйки. Я открыл рубашку и приложил ухо к груди Эдвина. Сердце не билось. Тогда я взял его за ноги и начал раскачивать головой вниз, тут кровь полилась струей. Я опять положил ребёнка и прислушался — сердце слабо билось. Это была удачнейшая операция, какой я только мог желать.
Мы все стояли и смотрели на ребёнка. Маленькие пальчики слегка шевелились на одноии руке.
— Вон, он шевельнул пальцами! — сказал мистер Роджерс, задыхаясь от радости.
— Он шевельнул пальцами! — сказала старая бабушка и вышла, всхлипывая.
Немного погодя ребёнок раскрыл недоумевающие и растерянные глаза и опять закрыл их.
— Он посмотрел, — сказал мистер Роджерс, — он жив.
Он позвал жену и рассказал ей об этом.
— Принесите мне полотняную тряпку, — сказал я Алисе.
Алиса долго не возвращалась, а я становился всё смелее и смелее, схватил первое, что мне попалось на глаза: только что начатую работу их, кусок белаго полотна, вырезалт, квадрат для корпии и ещё оторвал длинную полосу на бинт.
Алиса вошла и сказала:
— Ты разорвал мой тонкий чепчик?
— Я заплачу вам за него, — ответил я, дёргая корпию. Миссис Роджерс была совершенно уничтожена моей важностью и познаниями и сказала дочери:
— Молчи, Алиса.
Эдвин взглядывал всё чаще и чаще, стонал и наконец потянулся к ране на голове, но я удержал его руку. Тогда он посмотрел на меня во все глаза, и я понял, что он узнал меня.
Я положил корпию на открытую жилу и завязал бинтом, что, пожалуй, мог бы сделать и раньше. Потом мы отнесли его в кровать и раздели. Он впал в забытье, а я тем временем обмыл рану на голове и тоже наложил на неё повязку.
— Теперь доктор может приезжать, — сказал я. И почувствовал себя точно богом.
Но, когда волнение моё улеглось, я ослабел и едва держался на ногах. Я упал на стул. Немного погодя я встал, вышел из дома с трясущимися коленями и сел позади конюшен, ни на что негодный. Я просидел так, пожалуй, минут с десять, потом немножко освежел и пошёл к своим мулам, запряг их и начал опять пахать. Я чуть не засыпал сидя.
Пахал я часа два или три. Потом пришёл ко мне старик Роджерс и сказал, что приезжал доктор, перевязал рану Эдвина и дал ему капель. Мистер Роджерс сказал, чтобы я отдохнул сегодня.
Я отпряг и пошёл с ним домой. Мы почти не говорили, но я видел, насколько старик мне благодарен.
Старая миссис Роджерс встретила нас и сказала мне:
— Был доктор. Он думает, что Эдвин справится с этим.
— Он сказал, что ты хорошо сделал, что пустил ему кровь, — заметил Роджерс.
— Он говорит, что ты спас ему жизнь, — прибавила жена.
И я опять почувствовал себя гордым повелителем и богом.
Остаток дня я шлялся, ничего не делая. Но никакого удовольствия в этом не было, и я бродил с одного места фермы на другое и скучал. Если б не стыдно было, я опять сел бы на свой плуг. Алиса могла бы сказать мне пару сердечных слов, но вместо того пришла и сказала раздражённо:
— Ты натопал на меня ногами, Нут. Советую больше этого не повторять.
Я не мог ответить ни слова, такой сердитой она мне показалась. Старики же, наоборот, вбили себе в голову, что я несомненно замечательный человек, сведущий во многом, внимательно вслушивались, когда я что-нибудь говорил, и мне показалось, что они начали делать некоторое различие между мной и Фредом, и в мою пользу. Однажды, например, я был послан в город с пшеницей и за покупками, а Фред оставался дома.
Но, будь я даже колдуном, я не мог бы продержаться целую вечность на одном только чуде. По мере того, как проходили дни, маленький Эдвин поправлялся, всё пошло по-старому, великий мой подвиг канул в забвение, и я опять ходил на ферме, бедный и побеждённый. Никакой не было перемены.
Фред пришел раз ко мне и говорит:
— Скоро настанут морозы, и пахота кончится. Что ты тогда будешь делать?
— Но правде сказать, не знаю, — отвечал я. — Ну, да что-нибудь придумаю.
Мы с Фредом ладили, между нами не было вражды, и я не таил к нему ненависти за то, что он захватил мою запряжку. Это Алиса была виновата. Фред вовсе не был скверным бродягой и только в этом
