свое войско султан Калавун. Власти города и до этого получали донесения о походе мамлюков, но ни принцесса Люсия, ни генуэзцы, ни община не поверили, что султан идет на них. И потому посланец Темпла был холодно принят и отправлен назад. Власти Триполи высокомерно заявили, что у Калавуна нет причин идти на город и что им нечего опасаться, а великий магистр сеет беспокойство с умыслом. Венецианцы, однако, насторожились. Они поверили великому магистру, тем более что их консул не получал никаких вестей от Бенито ди Оттавио. Но даже и они не были полностью готовы к тревоге, поднявшейся четыре дня назад.
Весть принесли на рассвете крестьяне близлежащих деревень: идут мамлюки. Горожан разбудил неистовый звон колоколов еще до молитвы первого часа. Оглянуться не успели, а войско мамлюков уже встало перед стенами. После полудня началась осада.
Юго-восточные стены считались самыми слабыми, здесь-то мамлюки и сосредоточили основные усилия. В смятении и панике тамплиеры, госпитальеры, венецианцы, генуэзцы, пизанцы и французы собрали войско для защиты города. Ближайшие к стенам дома превратили в охранные посты и оружейные склады. С берега таскали песок и насыпали в большие мешки, которые выкладывали, чтобы помешать распространению огня. На стенах выставили баллисты и фондиболы.[9] Некоторые не использовались годами, дерево сгнило, они оказались бесполезны. Рядом с метательными орудиями на стенах засели арбалетчики. У содрогавшихся под ударами тарана городских ворот соорудили баррикады.
А в это время большие венецианские галеры медленно разворачивались и выходили из гавани. Разнеслась весть: венецианская община вывозит своих граждан. Это положило начало панике. Горожане, хватая, что можно унести, бросились в порт в надежде сесть на галеру, торговое судно или хотя бы рыбацкую лодку. Те, кому не посчастливилось попасть на судно, привязывали детей к спинам и в отчаянии бросались в море. Плыли на небольшой остров Святого Фомы неподалеку, где беженцы организовали лагерь. Однако большинство оставались в городе, уповая на Бога и силу своих воинов. Они не ведали, что рядом с ними невидимые злодеи-предатели ждут своей поры.
Калавун наблюдал, как камни один за другим ударяются о стены. Небо над городом заволокло дымом. Время от времени камни поражали людей, и те падали со стен. К грохоту камней примешивался стук в голове. Калавуну хотелось удалиться в свой шатер, лечь и закрыть глаза. Но он заставил себя стоять. Негоже прятаться, когда по твоему повелению штурмуют Триполи.
Конечно, можно было провести переговоры с властями города. Но Калавун этого не сделал. Потому что испугался. Но не за свою жизнь. Он испугался потерять уважение сына. Уже были потеряны Айша и Али, и он не мог перенести мысли о потере Халила. Триполи стал его уступкой требованиям двора во главе с сыном. Но каждый ударяющийся о стену камень разрушал мир, за который он боролся половину своей жизни.
— Мой повелитель.
К Калавуну приблизились Халил и эмир Давуд. Сзади шел венецианец Бенито ди Оттавио.
Халил был в расшитом алыми нитями черном парчовом одеянии, под которым поблескивала кольчуга. Вдоль каждого бедра свисала сабля, под мышкой он держал серебряный шлем. Настоящий принц-воин.
— Назир затаился со своим отрядом у северо-восточных ворот, мой повелитель, — сказал Халил. — Бенито говорит, что скоро их откроют. Большинство защитников сейчас у главных ворот, где бьет таран.
Калавун метнул взгляд на венецианца:
— Смотри, ди Оттавио, не подведи. Иначе я сочту тебя лжецом.
— Мой султан, скоро вы будете праздновать победу, — хладнокровно ответил Анджело Виттури. — Я вам обещаю.
В этот момент страшный грохот возвестил об обрушении верхней части Башни епископа. Следом послышались триумфальные возгласы мамлюков, управляющих манджаником, из которого вылетел роковой камень.
— Вероятно, мне вообще не понадобится твоя помощь, — пробормотал Калавун.
Анджело усмехнулся под шелковой маской.
— Мой султан, чтобы сокрушить эти стены, уйдет несколько недель. А с моей помощью вы возьмете Триполи за один день. — Он вскинул голову. — Я полагаю, наш уговор остается в силе? — Калавун не ответил, и Анджело встревожился. — Мой султан, вон там, — он вскинул руку в перчатке, указывая на восток, в сторону поросших кустарником холмов, — у меня приготовлено сорок фургонов, чтобы везти невольников к монголам. Вы не нарушите уговор?
— Нет, — произнес Калавун через силу, — наш уговор в силе. — Он перевел взгляд на Давуда: — Я удалюсь в шатер, эмир. Известишь меня, когда откроют ворота.
Калавун направился к величественному золотисто-красному шатру.
Халил последовал за ним. Они вошли.
— Отец.
— Что? — спросил Калавун, не оглядываясь.
— Я сейчас пойду ждать сигнал, когда откроют ворота. — Он помолчал. — Но прежде хочу сказать… я горжусь тобой.
— Будь осторожен, Халил. — Калавун положил руку на плечо сына, собираясь сказать что-то еще, но увидел в углу шатра трех воинов и замолк. Они держали за руки человека, показавшегося ему знакомым.
— Что, отец? — спросил Халил, хмуро взглянув на пленника.
— Ничего. Ступай, сын, и да сбережет тебя Аллах. — Дождавшись, когда Халил покинет шатер, Калавун двинулся к воинам. — Кто это?
Старший низко поклонился. В его руке были сумка и пояс с коротким мечом.
— Мой повелитель, мы привели лазутчика к эмиру Камалю для допроса. Нам сказали, что он здесь. — Воин посмотрел на пленника. — Этот человек неведомо как пробрался в лагерь. Он наверняка шпион.
Калавун кивнул в сторону своих покоев:
— Ведите его туда.
В покоях евнухи накрывали низкий стол для еды. Калавун показал на диван:
— Посадите пленника и отправляйтесь. Я допрошу его сам. Воины с поклоном удалились.
— И вы тоже, — приказал Калавун евнухам. Подождав, пока все уйдут, он сурово вскинул глаза. — Зачем ты пришел?
Уилл поднялся с дивана.
— Остановить тебя от совершения ужасного. Ты должен снять осаду, мой султан.
Калавун холодно усмехнулся:
— Снять осаду? Когда франки намерены идти на Александрию? — Он ткнул пальцем в Уилла. — Почему ты меня не предупредил? Почему не сказал о планах Генуи?
— Никаких планов не существовало, мой султан, — твердо ответил Уилл, потирая ногу. — Все, что сказал тебе Анджело, ложь.
— Какой Анджело?
— Бенито ди Оттавио. Теперь он так себя называет. Его настоящее имя Анджело Виттури. Он считался погибшим. Его должны были убить за покушение на великого магистра, но негодяй уцелел. Мой султан, этот человек, чья ложь привела тебя сюда, и есть злодей, замысливший похищение Черного камня.
— Нет, — решительно бросил Калавун, — такое невероятно. — Уилл хотел что-то сказать, но султан его остановил, подняв руку. — За кого ты меня принимаешь? Я бы не пошел сюда, положившись только на слова венецианца. Мне показали донесения, что генуэзцы строят флот, что Триполи собирает войско для войны. Ни у одного из моих эмиров не оставалось сомнений.
— Твои эмиры не хотели сомневаться, — произнес Уилл, морщась. Нога все еще болела. Особенно трудно было сидеть в седле. — А донесения наверняка фальшивые. Написать можно все.
— Но кто это сделал? — воскликнул Калавун.
