Прекрасному Принцу дали отличного адвоката, которому, однако, довольно трудно оказалось проявить свои способности, поскольку информация, поступавшая от Прекрасного Принца, была, прямо скажем, скупа и невразумительна. Судья, будучи человеком мягкосердечным и опасаясь, как бы Прекрасный Принц по причинам чисто внешнего характера не восстановил против себя кого-нибудь из публики, и, опасаясь к тому же за собственную объективность, сказал адвокату:
— Снимите его на пол.
Таким образом, Прекрасный Принц оказался несколько в тени. Сам он ничего не имел против. Да и прокурор ничего не имел против, ибо в данном случае важнее было, пожалуй, подвергнуть рассмотрению сам принцип, принцип восприятия и оценки феноменов человеческой природы.
Первый раздел обвинения касался самого факта покушения на неприкосновенность личности. Защита была построена на следующих доказательствах: внешность Прекрасного Принца столь комична, что уже одним своим появлением он вызывает оживление и смех, во всяком случае, некий ажиотаж. Проблема, неразрешимая для тех, кто призван поддерживать общественный порядок. В возникающих же вследствие упомянутого обстоятельства конфликтных ситуациях с блюстителями порядка он ведет себя столь уморительно, что трудно поверить, чтобы сам он воспринимал свою внешность всерьез. Не следует, конечно, понимать это превратно, то есть в том смысле, что он сам стремился к своему нынешнему habitus. Однако, с другой стороны, есть, видимо, основания напомнить о медицинском заключении, относящемся к его молодости и указывающем как раз на выраженные черты мазохизма в его психике, и в этой связи было бы, мне думается, хотя я этого и не утверждаю, оправданно, или, во всяком случае, в какой-то мере оправданно говорить о том, что подобное стремление у него возникало. Иногда. Следует к тому же напомнить, что однажды он более чем случайно избежал обвинения в появлении на улице в нетрезвом виде, лишь по причине той лазейки в законе, которая предусматривает: из-под контроля могут выйти лишь телодвижения, в нормальном состоянии контролируемые. Но оставим это в стороне. Теперь представьте себе затруднительное положение молодого неопытного полицейского, заметившего, что некая личность вызывает в общественном месте ажиотаж — притом как в положительном, так и в отрицательном смысле, ведь были случаи, когда людей чуть ли не тошнило, — ив то же время ведет себя словно ряженый, и пытается обвести полицию вокруг пальца. Я говорю это вовсе не для того, чтобы умалить достоинства тех, кому приходится решать подобные проблемы. А решать их приходится, и это поистине нелегко, учитывая, что скудость современного просвещения и немощность современного законодательства — благодатнейшая почва для возникновения этих проблем.
По данному разделу обвинения от Прекрасного Принца не удалось добиться ни звука. Его водрузили на стол, после чего защитник обратился к нему с рядом вопросов. При все возрастающем раздражении спрашивающего, суда и публики Прекрасный Принц хранил упорное молчание, за что и сочтен был наглецом.
Защитник:
— Отвечайте! Никакого ответа.
— Отвечайте же. Вы что, немой, так тогда и скажите. И все в том же роде. Те из публики, кому поначалу
казалось, что защитник взял излишне резкий и агрессивный тон, постепенно прониклись к нему сочувствием, и все сердца отвратились от Прекрасного Принца. Кстати, реакция окружающих весьма напоминала ту общественную реакцию, в результате которой он и очутился в зале суда. Точно так же, как людям противно видеть, когда одноногие хлещут водку или однорукие заигрывают с девушками, точно так же им делается противно, когда немые или ограниченные вообще в средствах самовыражения индивиды затевают судебные процессы. Никто из публики не отдавал себе полностью отчета, что их шокирует именно наглая попытка Прекрасного Принца затеять процесс, а все думали, что возмущаются его наглым молчанием, и недвусмысленно отвернулись от него.
Перешли к разделу, касающемуся пребывания Прекрасного Принца с глазу на глаз с неким человеком в некоем помещении полицейского участка.
Выслушали показания репортера, в ходе которых он значительно превысил свои полномочия и начал излагать собственную точку зрения на дело, вместо того чтобы отвечать на вопросы, чем навлек на себя недовольство суда, получил замечание от судьи и после хитроумного перекрестного допроса со стороны защиты, из которого стало понятно, что заявление на имя канцлера — его рук дело, обвинен был защитником в нелояльности и пристрастности. Начало не слишком удачное, но одно, по крайней мере, было ясно: вопли он слышал.
Показание это сопоставили с показаниями тех полицейских, которые находились в это время в приемной. Все они чистосердечно признались, что действительно что-то похожее на вопли они слышали. Отчего не вмешались? Как сказал один из них: так ведь по голосу было слышно, что это кто-то посторонний.
Может, стоило бы все-таки проверить, в чем дело. А зачем, им же было известно, что там находится их человек, он в случае надобности мог бы и проверить.
Было ли им известно, что там Прекрасный Принц? Нет, никакого Прекрасного Принца там не было. Что-то такое туда втащили, но что или кого, они не знают. С виду похоже на узел, и кто его знает, может, этот самый Прекрасный Принц просто склонен к умышленному членовредительству. И вообще, откуда им было знать, что это именно вопли о помощи, а не вопли наслаждения, — кроме того, их вполне можно было спутать с криком слона или гиппопотама.
Хотят ли они этим сказать, что в помещении мог находиться какой-нибудь сбежавший слон или гиппопотам? Присутствовавшие в зале улыбнулись фривольному тону судьи, а свидетель тут же сориентировался и заявил, что, мол, бог его знает, на свете всякое бывает.
В таком духе оно и шло, и продолжалось что-то около года. Не то чтобы изо дня в день, но если считать перерывы на обед, на экспертизы и доследования, то в общей сложности набежало энное число дней, составивших примерно названный срок.
Как хорошо, когда суд тщательно ведет протоколы. Привлеченные по делу лица давно успели бы и забыть, зачем они здесь, но им о том скрупулезно и во всеуслышание напоминалось в начале каждого судебного заседания.
После чего шла подробнейшая информация, что именно сказал такой-то и такой-то из них в связи с тем-то и тем-то.
Чуть ли не скорбно прозвучал глас правосудия, так заключившего вынесенное им определение: на основании рассмотренного суд не считает доказанным, что Прекрасный Принц указанным им образом и посредством указанного лица подвергся нанесению телесных повреждений, могущему быть квалифицированным как истязание или пытка.
Не оставлена была без внимания легкая запинка на слове «не», что произвело колоссальный эффект и свидетельствовало, что в глубине души сострадательное правосудие все же колебалось.
Прекрасного Принца такой итог вполне устраивал. Если б дошло до вынесения приговора, последовало бы его обжалование, и все повторилось бы сначала. Теперь же только от него зависело, подать на обжалование или нет. Все было в его руках, которых уже не было, и поскольку подавать было нечем, он махнул на это дело рукой, опять же несуществующей.
А, кроме того, ему хотелось уйти на покой, хотелось, наконец, почувствовать себя вольным
