Глаза Жиля засияли. Он повернулся к двум гвардейцам.
— Отправляйтесь в Париж немедля. Скажите министру де Ногаре — мы нашли то, что он ищет.
Ногаре спешил по коридорам дворца, не обращая внимания на почтительные поклоны как слуг, так и придворных. Внутри он ликовал — еще бы, его долгие поиски привели наконец к какому-то успеху, — но, приближаясь к королевским покоям, старался сделать лицо серьезным.
Филипп с покрасневшими глазами и носом сидел за столом, покачивая в руке миску с дымящимся супом. Король хворал уже несколько недель, из-за чего постоянно пребывал в дурном расположении духа. Он хмуро посмотрел на Ногаре.
— Найден ключ, откроющий нам Темпл, сир.
— Что? — Филипп поставил миску.
— Да, у нас наконец появился нужный кандидат на папский трон.
— И кто же это?
Ногаре подавил горячее желание усмехнуться.
— Бертран де Гот.
— Архиепископ Бордо? — Филипп встал, отодвинул миску с нетронутым супом и подошел к сильно натопленному камину. — И какие же у него нашли прегрешения?
— Он тайно прижил сына.
Филипп резко повернулся.
— Вы уверены?
— Мальчик сейчас в руках у наших гвардейцев. Как выяснилось, семь лет назад у Гота была любовная связь со знатной женщиной. Она умерла при родах, и он содержит ребенка. За счет церковных денег, — добавил Ногаре с удовольствием.
Филипп задумался.
— Разумеется, архиепископ как огня боится, как бы его тайна не раскрылась. Его не только лишат сана, но и могут заточить в тюрьму или даже хуже. Но как мы можем это использовать? — Филипп посмотрел на Ногаре. — Никак. Ну, расправится с ним Священная коллегия, а нам-то что?
— Сир, мы можем использовать ребенка. — Ногаре подошел к Филиппу. — Будем держать мальчика у себя, и Гот выполнит все, что мы ему скажем. Он любит сына. Иначе бы не рисковал своим положением и даже жизнью, тайно его посещая. Одна мысль об угрозе мальчику вызовет у него страдания. Я в этом уверен.
Филипп отрицательно покачал головой:
— Нет. Я не позволю губить невинное дитя. — Он поежился. — И так уже пролито много крови. Слишком много, Ногаре. Когда это кончится? Боже! — Король поднес дрожащую руку ко лбу. — Когда это кончится?
— Мы поступили так по необходимости, сир, — пробормотал Ногаре. — И в любом случае вы здесь ни при чем.
— Разве лук не принимает участия в полете стрелы?
— Бонифаций мог погубить Францию, — настаивал Ногаре. — Безумец, еретик, безжалостный убийца, он заслуживал смерти. Мы осчастливили мир.
— Вы что, министр, начинаете верить собственным выдумкам? — тихо проговорил Филипп. — А папа Бенедикт? Вы будете говорить мне, будто немощный старик тоже заслуживал смерти, хотя его единственной виной стал отказ моим просьбам? — Король опустился в кресло, сложил руки на груди и закрыл глаза. — Я не перестаю думать о том, как душа Бенедикта шепчет у Врат Небесных мое имя.
— На вас вины нет, сир. Если его душа и шепчет чье-то имя, так это мое.
Филипп раскрыл глаза.
— Почему вы это сделали, Ногаре? Почему? Я требовал только склонить его к покорности. — Он поднялся. — Боже, вас следует казнить за такое злодейство.
— Вы просили папу Бенедикта отменить мою анафему, но он отказался. Вы предложил ему объявить Бонифация еретиком и осудить посмертно. Папа и тут отказался. Старик обнаружил более твердый нрав, чем полагали наши сторонники в Священной коллегии. Ничего бы мы от этого папы не добились, и, уж конечно, он не позволил бы нам тронуть Темпл. Я это понял при первой встрече и действовал в ваших интересах, сир. Ваших и вашего королевства. Свидетельств убийства нет. Его святейшество лакомился фигами. Когда он покинул меня на короткое время, я успел насыпать в них яду. Как известно, Бенедикт давно состарился и часто хворал, и его смерть никого не удивила. Правду знают только двое — вы и я.
— Нет! — бросил Филипп. — Правду знают трое: вы, я и Бог. — Он обошел министра. — И что дальше? Священная коллегия скоро изберет нового папу. Выходит, вам придется сидеть в Перудже и травить понтификов по очереди, пока коллегия не выберет такого, кто подчинится нашей воле?
— Этого не потребуется, сир. Нас поддерживают в коллегии очень многие. Мы не зря старались в прошлом году при избрании архиепископов и кардиналов. Теперь Священная коллегия разделилась. Одна половина поддерживает Францию, другая — Рим. Наши кардиналы выберут того, кого укажете вы, сир. — Ногаре позволил себе возвысить голос. — Вернуть Франции былое величие непросто. Вы верите, сир, что во имя этого ваш дед никогда не проливал кровь и не нарушал закон? Вы король Божьей милостью и стоите выше закона! Людовик был сильным королем и потому стал святым. Он пошел в Крестовый поход, положил сотни жизней, изгнал иудеев, повысил налоги. И все ради своего королевства, своих подданных. Чем раньше вы это осознаете, сир, тем больше станете похожим на него.
Филипп несколько минут пристально разглядывал первого министра, затем сел.
— Все, Ногаре, больше никаких убийств. — Он поднял глаза. — Если вы снова меня ослушаетесь, я без колебаний повелю вас повесить. Ребенка держите в неге и холе и пошлите весть нашим сторонникам в Священной коллегии о наличии у нас нужного кандидата.
— Не забудьте, сир, — добавил Ногаре, — Гот имеет связи с королем Эдуардом, что делает его полезным и в других отношениях. — Он испытывал удовлетворение — король опять готов действовать.
— А если большинство кардиналов проголосуют против?
Ногаре отрицательно покачал головой:
— Затянувшееся междуцарствие не нравится никому. У Бертрана мало врагов. Я думаю, он устроит всех.
— Да, — согласился Филипп, — прежних понтификов, Бонифация и Бенедикта, поддерживали многие кардиналы. Надеюсь, нам больше не понадобится проливать кровь. А ребенка мы используем лишь как инструмент давления на Гота. Мальчик ни в коей мере не должен пострадать. Вам понятно?
— Конечно, сир.
— Мы встретимся с Готом немедленно. Я хочу убедиться в надежности такого пути. Надеюсь, мы сможем с его помощью повернуть ключ.
27
Медленно поднимаясь по лестнице со свертком ароматных трав, Роуз ненадолго остановилась у высокого сводчатого окна погреться в золотистых лучах солнца, которое только показалось из облаков. Затем, собравшись с силами, продолжила путь.
В покоях королевы было темно. Дневной свет не пропускали бархатные шторы, спущенные на окнах. Все запахи здесь перебивала острая вонь от ночного горшка у кровати. Роуз положила травы на стол, рядом с гребнями и притираниями королевы, и, неслышным шагом приблизившись в окну, чуть раздвинула шторы, чтобы ветерок немного освежил покои. От постели послышался стон. Затем одеяла пошевелились. Жанна перевернулась, морщась от дневного света.
— Чем это пахнет? — спросила она жалобно.
— Розмарином, рутой и тысячелистником, мадам. Я принесла их для вашей ванны.
