слабый человек, мой отец, никогда не делал, чего хотел. Позволял окружающим думать за него, родственникам, министрам. Кто сейчас в королевстве его помнит? А если где и вспоминают, то только как сына Людовика Святого. — Филипп повернулся к Ногаре. Холодный ветер взъерошил его волосы. — И обо мне, когда я умру, будут думать точно так же? Что я по глупости и слабости позволял министрам управлять собой. И не сделал ничего значительного. Я останусь в памяти людей просто как внук великого человека.
— Вас будут помнить как короля, объединившего Францию, — твердо произнес Ногаре. — Как короля, который привел свою страну к процветанию и порядку и правил с помощью не слепой веры, а разума.
— Я недооценил нового папу, — пробормотал Филипп. — А этот гвардеец что рассказывает? Он видел нападавших?
Лицо Ногаре напряглось.
— Нет, сир. Жиль и остальные погибли, а он сбежал. Ему, дураку, надо было притаиться где-нибудь у дома и внимательно их рассмотреть. А теперь мы никогда ничего не узнаем.
— Думаю, это были наемники, которых нашел Климент. — Волоча по грязи край черного плаща, Филипп двинулся к мосту. — Характер у него оказался тверже, чем я ожидал. — Он ухватился за деревянные перила, но на поросшие мхом доски ступать не стал.
— Может быть, начнем поиски ребенка? — спросил Ногаре, задумчиво потирая подбородок. — Наверняка кто-нибудь из окружения Климента знает, где его прячут.
Филипп отрицательно покачал головой:
— Нет. Хватит об этом. Без поддержки папы уничтожить Темпл мы не сможем. — Он пристально вгляделся в даль. — И все мои планы расширения королевства так и останутся планами. Без денег ничего сделать нельзя. — Он повернулся к Ногаре. — А если снова повысить налоги?
— Рискованно. Народ неспокоен. Только что подавлены бунты. — Ногаре тяжело вздохнул. — А вот Темпл…
— Темпл для нас потерян, — прервал его Филипп, разворачиваясь и направляясь обратно к дверце в стене.
— Но еще можно что-то сделать, сир. Я уверен. — Ногаре быстро двинулся за королем. — Нам нужно только подумать.
— Я уже достаточно думал. Моя голова вот-вот взорвется от переполняющих ее мыслей. Оставьте меня.
Ногаре хотел что-то сказать, но остерегся. Дальше король зашагал по парку один. Сейчас давить на Филиппа было опасно. Нужно подождать, пока осядет пыль. Все случилось так неожиданно. Казалось, Бертран де Гот полностью созрел — бери и ощипывай. Но опять подвела нелепая случайность. Удрученно размышляя над случившимся, Ногаре направился во дворец. Нерасторопность королевских гвардейцев, неожиданное изменение поведения папы. Ограбить Темпл и укрепить королевство — какая замечательная идея! Но Филипп прав: без поддержки понтифика в жизнь ее не воплотить.
Идя по галерее к своим покоям, первый министр так погрузился в раздумья, что не заметил Уилла, пока они не поравнялись. Он резко остановился и сузил глаза.
— Кемпбелл?
— Приветствую вас, министр Ногаре. — Уилл поклонился.
— Вы вернулись раньше, чем я ожидал. Ведь путь в Шотландию неблизкий.
— Мне не пришлось ехать далеко. Я встретился с одним из командиров армии Уоллеса в Англии.
Ногаре кивнул на лист пергамента в руке Уилла.
— Послание?
— От сестры. — Уилл протянул пергамент, чтобы Ногаре мог увидеть написанное там. — Вот наконец дождался. — Он улыбнулся. — Пишет, ее малолетний внук уже начал говорить. Но я сомневаюсь, что это вас заинтересует, министр. Как прошла церемония в Лионе?
— Были небольшие волнения, — ответил Ногаре, вглядываясь в лицо Уилла и непонятно почему чувствуя подозрение. — Под обвалившейся стеной погибли двенадцать человек, но папа не пострадал.
— Я полагаю, король теперь начнет претворять свой план в жизнь?
— Тут возникли непредвиденные осложнения, — ответил Ногаре, помолчав. — Но сейчас не время и не место это обсуждать. Думаю, король призовет вас когда пожелает. Я уверен, его величеству интересны новости из Англии.
— Буду рад служить.
Ногаре посмотрел вслед Уиллу и двинулся дальше, чувствуя неприятное жужжание в голове.
Филипп оцепенело двигался по королевским апартаментам. Где-то в комнатах поблизости слышался смех девочки, его дочери. Он поморщился и двинулся дальше, теперь быстрее. Ему не терпелось остаться в одиночестве в своей опочивальне. В сумрачных коридорах царил холод, но его согревала кипящая внутри ярость. Он до сих пор не мог прийти в себя от перенесенного унижения. Остановившись у двери, Филипп прижал ладонь ко рту, вспомнив, как он, совершенно сбитый с толку, опустился на колени перед папой и очнулся лишь по пути в Париж, когда его сразу охватил невообразимый стыд. Как случилось, что он так легко поддался чарам этого человека? Дал себя запугать.
Филипп с силой толкнул дверь и остановился на пороге. Сидевшая на его постели женщина встала.
Роуз застыла, словно приросла к полу. Лицо короля исказил гнев. Резко обозначились морщины на лбу, на щеках проступили красные пятна. Она понимала, что нужно уйти, но медлила. Вероятно, потому, что он молчал. Она не видела Филиппа три месяца, но ей казалось, много дольше. Он только вчера вернулся из Лиона.
— Что ты здесь делаешь, Рози? — спросил Филипп, снимая плащ.
— Хотела вас увидеть, — прошептала она, глядя в застывшие голубые глаза Филиппа. Она понимала, что рискует. За подобную дерзость полагалось суровое наказание. — Я… я прошу прощения, — проговорила она, направляясь к двери. — И сейчас вас покину.
— Погоди.
Она нерешительно остановилась.
— Останься. — Филипп сбросил сапоги и сел на кровать, откинувшись на шелковые подушки. — Посиди со мной.
Опустив глаза, Роуз медленно двинулась обратно. Неловко примостилась в изножье большой королевской кровати, у резного столбика, поддерживающего балдахин. Филипп лежал, закрыв глаза, и в отличие от ее его дыхание было медленным и ровным.
Он похлопал по месту рядом с собой.
— Ложись сюда.
Роуз сбросила туфли и скользнула к нему. С ней еще никогда такого не было: прилив крови к щекам, дрожание рук, прерывистое дыхание. Страх и невероятное счастье одновременно. Он начал неторопливо гладить ее руку, все выше залезая под рукав черного платья. При первом прикосновении она вздрогнула и попыталась закрыть глаза, но не смогла. Сильно кружилась голова. Его дыхание участилось. Неожиданно он сел, снял с головы золотой венец и положил на столик у кровати. Затем, повернувшись к ней, наклонился и надолго приник губами к ее губам. От него пахло рекой и зимней свежестью. Потом, не отводя глаз, он развязал тесемки на ее платье и снял. Роуз поежилась, инстинктивно прикрыв груди. И не забыла положить одну руку поверх другой, чтобы скрыть шрамы от ожогов.
Филипп стащил через голову свою бархатную тунику, развязал ремешки на власянице. Когда обнажилось его истерзанное тело, она несмело провела пальцами по шрамам. Вспомнились слова королевы, что она боится прикоснуться к его спине.
Быстрыми, нетерпеливыми движениями он раздвинул ее бедра и провел между ними рукой. Роуз хотелось, чтобы он ласкал ее нежно, медленно и долго. Хотелось прижаться к нему и прошептать на ухо о своих мыслях, желаниях и страхах. Рассказать, как давно она ждала этого часа. Она жаждала его поцелуев, но не знала, как повелевать королем. И потому лежала, застыв, когда он, лихорадочно дыша, взгромоздился поверх нее. Его глаза были закрыты, и он не видел, как она, отвернув голову, чтобы скрыть мгновенную
