— Но ты должен мне пообещать — больше никому об этом ни слова. — Робер внимательно посмотрел на юношу.
— Конечно, мессир.
— Теперь ступай.
Жерар поклонился и поспешно вышел на залитый солнцем двор. Переложив ношу на другие плечи, он почувствовал огромное облегчение.
Когда за сержантом закрылась дверь, Саймон повернулся к Роберу.
— Тебе следовало это услышать. Как только он мне рассказал, я вспомнил о слухах, ходивших среди сержантов. Должен признаться, я им никогда не верил.
— И я тоже, — отозвался Робер. — Тем более что никаких следов найти не удалось.
— Ты говорил, инспектор Пейро назначал расследование. Почему же он не знает о томящемся в тюрьме Эскене де Флойране?
— Арестовать приора может любой старейшина, начиная с магистра Франции и маршала. Так что Гуго не обязательно должен был быть в этом осведомлен, особенно если эти люди все хранили в тайне. — Робер раздраженно тряхнул головой. — Но спросить его сейчас я все равно не могу. Он еще не вернулся из Англии.
— Неужели мы услышали правду? — Саймон посмотрел на закрытую дверь, за которой слышался смех конюхов и ржание коней. — Неужели тамплиеры стали еретиками? — Он вгляделся в мрачное лицо Робера. — Быть того не может.
Подковы коня громко процокали по булыжнику. Робер въехал в проход, и рыцари, опустив решетку, вернулись на свои места. Назначению мрачной крепости вполне соответствовал и унылый окружающий пейзаж. Над башнями с карканьем кружили вороны.
Эту страшную тюрьму Робер такой себе и представлял. Как и все тамплиеры, он знал о Мерлане с отрочества. В полночь в опочивальне юные сержанты пугали друг друга рассказами о мучениях тех, кто нарушил клятву и отказался повиноваться старейшинам. Особенно часто сержанты живописали камеры смерти — тесные ямы, где узник мог только присесть на корточки. Его там оставляли умирать без еды и питья, в полной темноте.
Робер поднялся по лестнице ко входу, где его встретили стоящие на карауле два рыцаря. Их ладони покоились на рукоятях мечей.
— Я приехал допросить узника, — сказал он.
— Иди к смотрителю, — ответил тамплиер. — Вторая дверь слева.
Робер прошел по коридору. Остановился перед указанной дверью и дважды постучал. Хриплый голос изнутри призвал его войти. Он толкнул дверь и, нагнувшись под притолокой, прошел в небольшую душную комнату. Сидевший за столом толстяк жадно пожирал куриную ножку и одновременно читал, водя пальцем по пергаменту. Мантия на нем не стиралась много месяцев и выглядела серой. Он поднял недовольные глаза.
— Что?
— Добрый вам день. Меня зовут Робер де Пари. Я прибыл из парижского прицептория поговорить с одним узником.
— Разрешение есть?
Робер протянул свернутый в трубочку пергамент. Продолжая хмуриться, смотритель шумно облизал пальцы и взял свиток. Быстро просмотрел и проворчал:
— Эскен де Флойран? Мне строго наказано никого к нему не допускать.
— У вас в руках повеление самого инспектора. — Робер ткнул пальцем в красную печать внизу свитка. Он говорил уверенно, но волновался. Тут недолго и самому оказаться узником Мерлана, а то и попасть в камеру смерти. Ведь за проникновение в покои инспектора и использование его печати полагалось суровое наказание. Может быть, не следовало…
— Ладно. — Смотритель с трудом поднялся. — Пошли вниз.
Робер схватил свиток и последовал на смотрителем, вытирая со лба струйки пота.
По лабиринту коридоров и лестниц они спустились на нижние этажи. С каждым поворотом становилось все холоднее. Робер уже дважды ударился головой о низкий потолок и потом шел пригнувшись, все время прижимая руку к мечу, чтобы тот не ударялся о стену. Смотритель же, напротив, двигался по коридорам с удивительной легкостью. Собственные габариты ему совсем не мешали. Наконец они пришли к закутку, где кроме нескольких застланных одеялами коек стояли две скамьи и стол, за которым сидели четыре сержанта в черных туниках. Двое играли в дротики. При появлении смотрителя все встали.
— Откройте камеру Флойрана.
Один сержант взял с консоли факел и, сняв с крюка связку ржавых ключей, направился к большой черной двери. Отпер ее, затем поднял решетку. Робер двинулся следом за смотрителем и сержантом по темному коридору, где по обе стороны в стенах были видны двери. От зловонных испарений щипало глаза. В коридоре стояла гробовая тишина. Лишь однажды, когда факел осветил одну из дверей, за ней раздался слабый стон. В конце коридора они остановились. Сержант сунул ключ в замочную скважину, скрипнул засов, и дверь отворилась.
В маленькой камере на полу, прижав к лицу ладони, сидел сгорбленный человек. С руками тонкими, как у ребенка. Сквозь широкие дыры в лохмотьях виднелось тело в ссадинах, заживших и свежих. Некоторые раны гноились.
Робер повернулся к смотрителю.
— Я должен поговорить с ним наедине.
Смотритель мотнул головой.
— Нет, это не…
— Меня прислал инспектор Пейро. — Робер тряхнул свитком. — Уходи, если не хочешь, чтобы он призвал тебя к ответу.
Смотритель сузил глаза, помолчал, затем кивнул стражнику.
— Оставь ему свет.
Пока сержант зажигал факел на стене коридора, Робер вспомнил, что не спросил об очень важном.
— Погоди! — крикнул он вслед смотрителю. — Кто дал приказ поместить сюда узника?
— Не знаю. — Смотритель взмахнул рукой, указывая на свиток в руке Робера. — Но на нем тоже стояла печать инспектора.
Едва сдерживаясь, чтобы не выдать удивление, Робер приблизился к узнику, похожему на призрака. Его серые губы потрескались и кровоточили, волосы свисали, спутавшись в комья. Пока Робер решал, что сказать этому живому трупу, тот заговорил сам:
— Пришел час моей смерти?
В заданном вопросе ощущалась надежда.
Робер присел перед ним на корточки.
— Нет, Эскен. Я пришел поговорить с тобой. — Он понизил голос до шепота. Смотритель, наверное, находился где-то недалеко, в коридоре. — Расскажи, почему ты здесь оказался?
Эскен испуганно затряс головой и начал раскачиваться туда-сюда.
— Пойми, я спрашиваю для твоей же пользы. — Робер в расстройстве вздохнул. — Говори, у нас мало времени.
Эскен хрипло рассмеялся.
Робер поморщился и бросил взгляд на закрытую дверь.
— Жерар рассказал мне твою историю, но я хочу услышать ее от тебя.
Звякнув цепями, Эскен подался вперед.
— Жерар? — Он слабо улыбнулся. — Славный юноша. Отец будет им гордиться. — На его лице вновь появилось страдальческое выражение. — А вот его отцу суждено страдать. Ведь он мертвый.
— Жерар жив, Эскен.
— Да не Жерар, ты, глупец! — Эскен подтянул к себе костлявые колени. — Мартин.
