— Если хочешь выпить, скажи, я сбегаю за бутылкой.
Она вздохнула и продолжила есть мясо.
— Не сомневаюсь. Угораздило же меня остаться ужинать в Анкоридже с симпатичным парнем.
— Вообще-то, я не симпатичный. Я дал тебе час времени, чтобы ты пришла в себя. А потом принес еду, чтобы ты подкрепилась и смогла рассказать мне о своем отце. Мне очень жаль, Мег, это для тебя тяжкий удар. Когда ты мне все расскажешь, пойдем к следователю и зафиксируем показания.
Она откусила мясо и поковыряла вилкой картошку.
— Хочу тебя спросить. Там, откуда ты приехал, ты был хорошим полицейским?
— Это практически единственное, что у меня получалось.
— И убийства вел?
— Да.
— Я поговорю с тем, кого поставили вести это дело. Я хочу, чтобы ты его для меня расследовал.
— Я тут мало что могу сделать.
— Сделать всегда есть что. Я тебе заплачу.
Он задумчиво жевал.
— Не обижаюсь, поскольку понимаю, какой это для тебя удар.
— Не знаю никого, кто считал бы плату за свой труд оскорблением. Ну, да ладно. Я хочу, чтобы негодяя, убившего моего отца, искал кто-то, кого я знаю.
— Меня ты почти не знаешь.
— Ну почему? Я, например, знаю, что ты хорош в постели. — Она улыбнулась. — Ну ладно, согласна, можно быть классным любовником и полным дерьмом как человек. А еще я знаю, что ты не бегаешь от трудностей и что у тебя хватает чувства ответственности — или глупости — прыгать очертя голову на ледник, чтобы спасать парня, которого ты видишь впервые в жизни. И предусмотрительности — чтобы спросить в ресторане, какой я люблю бифштекс, с кровью или прожаренный. И собаки мои тебя полюбили. Помоги мне с этим делом, шеф.
Он протянул руку и провел по ее влажным волосам.
— Когда ты его в последний раз видела?
— В феврале 1988-го. Шестого февраля.
— Ты знала, куда он едет?
— Он сказал — на заработки. Я так поняла, что здесь, в Анкоридже или в Фэрбанксе. Они с матерью ругались из-за денег. И по другим поводам. Обычное дело. Он сказал, будет отсутствовать недели две. И так и не вернулся.
— Мать подавала заявление об исчезновении?
— Нет. — Она нахмурила лоб. — Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Мы решили, что он отправился в поход. Они перед этим поссорились, — продолжала Мег, — пожалуй, больше обычного. Он как-то дергался. Даже мне это было заметно. Честно говоря, он не был солью земли, Нейт. Безответственный мужик, но ко мне всегда хорошо относился, и все необходимое у нас было. Но Чарлин хотелось большего, вот они и ругались.
Она замолчала и продолжала есть.
— Он пил, курил травку, под настроение и поигрывал. Я его любила — может быть, как раз за это. Когда он ушел, ему было тридцать три — и теперь, с высоты своего возраста и опыта, я могу предположить, что его злило, что он стареет. Быть отцом почти взрослой дочери и из года в год жить с одной женщиной. Может быть, он был на каком-то перепутье, понимаешь? Может быть, как дань уходящей молодости, он и решил совершить зимнее восхождение? А может, и не собирался возвращаться. Но кто-то принял решение за него.
— Были у него враги?
— Наверное. Но не думаю, что кто-то хотел причинить ему зло. Он часто бесил людей своими выходками, но подлостей не делал.
— А твой отчим?
Она пару раз ковырнула вилкой салат.
— А что он?
— Как скоро после исчезновения твоего отца Чарлин опять вышла замуж? Как она добилась развода?
— Во-первых, никакой развод ей был не нужен. Они с папой официально не были расписаны. Он не придавал значения этим формальностям. Мать вышла замуж за старика Хайдела где-то через год. Если ты думаешь, что Карл Хайдел залез на Безымянный и зарубил моего отца, — забудь. Когда Чарлин его захомутала, ему было уже шестьдесят восемь лет. И пятьдесят фунтов жиру.
Словно опомнившись, она взяла миску и стала есть салат.
— Курил как паровоз. Да он и по лестнице-то с трудом поднимался.
— А кто мог пойти с твоим отцом в горы?
— Да кто угодно, Нейт. Охотники до адреналина всегда найдутся. Вот сегодняшние наши мальчишки — и глазом моргнуть не успеешь, а они уже будут рассказывать о своем приключении как о чем-то самом захватывающем в их жизни. Альпинисты — еще более сумасшедший народ, чем даже полярные летчики.
Он промолчал. Она вздохнула и опять взялась за салат.
— Он был хороший альпинист, пользовался надежной репутацией. Может быть, он нанялся вести группу на вершину? Или связался с парой таких же безумцев и решил плюнуть смерти в лицо.
— Он употреблял сильные наркотики?
— Не исключаю. Чарлин должна знать. — Она потерла глаза. — Черт! Надо же ей сказать!
— Мег, пока они были вместе, ни у кого из них не было интрижки на стороне?
— Если ты в такой деликатной форме спрашиваешь, не трахались ли они направо и налево, то я не в курсе. Спроси у нее сам.
Она стремительно отдалялась. Еще минута-другая, и расспросы придется прекратить, уж больно она была взвинчена.
— Ты сказала, он был игрок. Играл по-крупному?
— Нет. Не знаю. Я ничего об этом не слышала. У него деньги в руках не задерживались. Часто вообще играл в долг, потому что выигрывал редко. Но все это были не запредельные суммы. Во всяком случае, в Лунаси он никому больших денег не был должен. И вообще никогда не слышала, чтобы он был замешан в чем-то противозаконном — за исключением легких наркотиков. А у нас много таких, кто с радостью бы поведал мне о его проделках. Не потому, что его не любили. Его как раз любили. Просто людям нравится рассказывать другим гадости об их близких.
— Ладно. — Он погладил ее по руке. — Я наведу справки и постараюсь втереться в доверие к тому, кто ведет это дело. Чтобы держали меня в курсе.
— Ну что ж, пора отсюда сваливать. — Она поднялась, оставив половину ужина нетронутой. — Я знаю одно местечко. Хорошая музыка. Можем выпить немного, а потом вернемся и займемся головокружительным сексом. Так, чтобы канделябры качались.
Никак не комментируя перемену в ее настроении, он посмотрел на древнюю люстру на потолке.
— Уверена, что это крепко держится?
Она рассмеялась.
— Кто не рискует…
ГЛАВА 10
Он проснулся. Сон постепенно отступал, оставляя во рту горький, солоноватый привкус. Как если бы он наглотался слез. Рядом с ним дышала Мег, легко и ровно. В первую секунду он хотел потянуться к ней. Найти утешение в сексе, забыться в нем.
Она ответит теплом; оживет вместе с ним.
Но вместо этого он отвернулся. Он знал, знал, что это слабость; уйти в свою тоску — значит сдаться. Но он все равно встал и, не зажигая света, нашел свои вещи. Оделся и вышел, оставив Мег спящей.
Ему приснилось, что он идет на вершину. Он поднялся уже на несколько тысяч футов от земли, по скалам и льду. В разреженном воздухе, где каждый вдох дается с трудом. Он должен был идти вверх,
