Стояла полная тишина, изредка прерываемая писком какой-то птицы. Память Бальфуса вернулась к сцене перед храмом.
— Перья страуса на теле шамана… я видел их на шлемах восточных рыцарей, когда те навещали баронов приграничья. А в пуще страусы не водятся, не так ли?
— Они из Куш, — ответил Конан. — Это далеко отсюда. На западе лежит берег моря — корабли зингарцев приходят туда и торгуют с прибрежными племенами. Оружие, украшения и вино за шкуры, медную руду и золотой песок. Иногда торгуют и страусовыми перьями, полученными от стигийцев, а те, в свою очередь, покупают их у черных племен Куш, к югу от Стигии. Пиктские шаманы хорошо за них платят, да торговля слишком рискованна. У пиктов есть дурная привычка: сначала пытаться завладеть торговым кораблем бесплатно. Я плавал у побережья с пиратами Барраха, острова к юго-западу от Зингары.
Бальфус с удивлением глянул на товарища.
— Я так понимаю, что не всю жизнь ты провел на границе. В словах твоих упоминалась парочка весьма далеких мест. Ты много странствовал?
— Да — и дальше, чем кто-либо из моего племени. Я видал все крупнейшие города гиборейцев — а также шемитов, стигийцев и гирканцев. Бывал в неизвестных странах к югу от черной Куш, и к западу от моря Вилайет. Капитан наемников, корсар, бродяга без гроша, генерал — дьявольщина! Я был всем, кроме короля цивилизованной страны, но возможно, побуду и им перед смертью.
Мысль эта доставила Конану удовольствие. Он пожал плечами и вытянулся на скале во весь рост.
— Собственно, и эта жизнь не хуже иной. Не знаю, долго ли я проторчу на границе: неделю, месяц, год. Бродяжная у меня натура. А граница… Ну что ж, пусть пока граница.
Бальфус напряженно всматривался в простирающийся внизу лес, ожидая появления в листве страшных раскрашенных лиц. Но время шло, и ничья крадущаяся поступь не нарушала тишины. Бальфус решил, что пикты потеряли след и прекратили погоню. Но беспокойство Конана возрастало:
— Мы должны обнаружить отряды, которые прочесывают лес за нами. Если погоня отложена, значит, они нашли лучшую добычу. Они вполне способны переправиться через реку и ударить на форт.
— Если они потеряли след, то зачем пойдут так далеко на юг?
— След утерян, иначе эти дьяволы сидели бы у нас на шее. В обычных условиях заросли давно были бы прочесаны — и хотя бы парочку мы увидели бы сверху. Значит — переправа. И мы должны рискнуть и пробиваться к реке.
Спускаясь по скалам, Бальфус испуганно оглядывался в ожидании лавины стрел, готовой вылететь из листвы. Но убежденность киммерийца в отсутствии врагов подтвердилась.
— Мы далеко на юге и двинемся к реке. Не знаю, где враги, но надеюсь, что мы дальше.
Поспешность, с которой они двинулись на восток, казалась Бальфусу неразумной, но лес выглядел вымершим. Конан считал, что все пикты собрались у Гвавелы в преддверии переправы; но он не верил, что они решатся на это днем.
— Кто-нибудь из следопытов обязательно увидел бы их и поднял тревогу. Так что пойдут они выше или ниже форта. Потом оставшиеся сядут в лодки и двинутся на частокол у воды. И когда штурм начнется, спрятавшиеся в чаще атакуют форт с восточной стороны. Пробовали они и раньше нечто подобное, но оставались с дырявым брюхом и выпущенными кишками. Только сейчас у них хватает, наконец, людей, к нашему сожалению.
Они шли без задержки, хотя Бальфус с тоской поглядывал на снующих по деревьям белок, так соблазнительно подбегающих на бросок топора. Парень со вздохом затянул свой широкий пояс. Вечная тишина и мрак первобытного леса угнетали его.
Он поймал себя на том, что в воспоминаниях все чаще возвращается к перелескам и солнечным лугам Таурана, к отчему дому с остроконечной двускатной крышей и алмазно искрящимися окнами.
Перед его глазами проходили стада жирных коров, жующих сочную густую траву, и компании пастухов с обнаженными загорелыми руками. Несмотря на присутствие товарища, Бальфус чувствовал себя одиноким. Конан был в той же степени своим в пуще, насколько Бальфус — посторонним. Киммериец мог провести годы в больших городах, шагать рядом с владыками, он способен был даже стать королем государства — всякое случалось под луной! — но Конан никогда не перестал бы в душе оставаться варваром, и лишь простейшие законы жизни интересовали его. Для Конана не имели значения теплота и сердечность, сантименты и банальности, из которых складывалась значительная часть жизни людей городов. Волк остается волком, даже если судьба забросит его в стаю цепных псов. Кровопролитие, насилие и жестокость являлись неотъемлемыми звеньями образа жизни киммерийца; он не понимал, да и не мог понять милых мелочей, столь дорогих цивилизованным мужчинам и женщинам.
Тени заметно удлинились, когда беглецы достигли реки и выглянули из зарослей. Поверхность реки казалась пустынной. Конан посмотрел на противоположный берег.
— Теперь надо рискнуть. Может, тот лес кишит пиктами, но переправиться необходимо. Мы примерно в шести милях от Гвавелы…
Внезапно он согнулся, услышав звон тетивы. Стрела белой полосой света скользнула сквозь кусты. Тигриным прыжком Конан перемахнул поросль, и Бальфус увидел блеск стали и услышал предсмертный крик. Он кинулся за варваром.
Пикт с проломленной головой лежал на траве, его пальцы еще судорожно царапали землю. Полдюжины остальных туземцев клубились вокруг Конана с поднятыми мечами и топорами; непригодные в рукопашном бою луки отлетели в сторону.
Щеки нападающих были раскрашены белой краской, резко контрастирующей с темнотой лица; узор на мускулистой груди отличался от ранее виденного Бальфусом. Один из пиктов швырнул свой топор в молодого человека. Бальфус уклонился и перехватил возникшую руку со стилетом. Сражающиеся упали на землю. Пикт выл диким зверем; Бальфусу приходилось напрягать последние силы, чтобы не выпустить вооруженную руку врага и пустить в ход топор — но пока все попытки заканчивались неудачей. Пикт бешено вырывался, судорога свела его пальцы на топоре Бальфуса, и колено методично било в живот, изголодавшийся живот молодого человека. Внезапно пикт попытался перебросить стилет в левую руку, и как раз в этот момент, с трудом приподнявшись, Бальфус разбил его раскрашенный череп.
С трудом встав, Бальфус стал искать взглядом товарища, содрогаясь от мысли о том, что увидит его побежденным. И лишь тогда понял он, насколько грозен киммериец в бою. Двое нападавших уже лежали разрубленными до пояса; на глазах Бальфуса Конан избежал лезвия топора, нырнул под меч и очутился рядом с воином, нагибавшимся за луком. Меч варвара обрушился на хребет пикта, застряв в широких костях грудины. Летящий топор Бальфуса уложил бегущего дикаря, и Конан повернулся к последнему — повернулся с голыми руками. Широкоплечий и низкорослый пикт прыгнул, опуская топор и одновременно выхватывая нож. Но рука с топором увязла в железной хватке Конана, а нож сломался о кольчугу. Бальфус услышал треск костей. В следующее мгновение киммериец поднял врага над головой и ударил оземь с такой силой, что тело несколько раз перевернулось, пока замерло неподвижно.
— Пошли! — Конан высвободил свой меч и поднял топор. — Бери лук, пригоршню стрел и бежим! Крики они явно слышали, значит, будут здесь с минуты на минуту. И если мы рискнем переправляться в этом месте, то нас нашпигуют стрелами раньше, чем мы доплывем до середины!
6. Кровавые топоры Пограничья
Конан не углублялся в лес. Через несколько сотен шагов он сменил направление и побежал параллельно берегу. Бальфус понял — киммериец не хотел далеко отходить от реки, переправившись через которую он намеревался предупредить гарнизон форта. За спиной все громче раздавались вопли лесного люда. Бальфус уверился в том, что пикты достигли полянки, где произошло побоище. Следующая порция криков обозначила начало погони. След, оставленный беглецами, был ясен для любого туземца. Конан увеличил скорость, и угрюмо стиснувший зубы Бальфус держался за ним, чувствуя, что каждую минуту может потерять сознание. Казалось, минули столетия с тех пор, когда он ел в последний раз; и лишь усилие воли двигало его ногами. Кровь так неистовствовала в ушах, что он не успел сориентироваться, когда вопли
