– Очень приятно, – кивнул с улыбкой китаец, не отрываясь от чайных забот. – А мое имя Ли. Короткое, да? У русских длиннее.
Его золотые зубы задорно блеснули.
Варя улыбнулась ему в ответ, чувствуя себя неловко. Она не знала, как вести себя в обществе иностранца, но больше всего ее смущала толстая коса, украшавшая прическу Ли. Обычаи, конечно, разные бывают, но чтобы мужчина с косой – это уже чересчур!
– Чай должен завариться, – пояснил китаец. – Он должен отдать кипятку энергию Чи, накопленную от солнца, земли, воды и ветра. В потреблении этой энергии и есть смысл чаепития. Кроме того, ожидание и размеренность делают дух более стойким.
Девушка украдкой скосила взгляд в сторону профессора – она никогда не слышала о таинственной энергии Чи, поэтому боялась, что теория китайца может выйти за рамки материализма. Но Варшавский ничем не выказал иронического отношения к происходящему. Варя решила, что энергия Чи – это некая аллегория, вроде классовой энергии, о которой писал в своей книге Залкинд. А может, это одно и то же, поскольку Залкинд пояснял лишь способы сбережения классовой энергии, но ничего не говорил о ее накоплении.
– А напрямую от ветра, воды и земли человек не может получить Чи? – спросила она для поддержания беседы.
Варшавский удивленно вздернул брови, а китаец спокойно пояснил:
– Может. Но обучение этому занимает много времени. У чая же эта способность есть изначально. Почему бы ею не воспользоваться?
– Только у зеленого?
– Нет. В черном тоже есть. Но в нем чистой энергии остается меньше, чем в зеленом.
Ли разлил чай в стаканчики и накрыл их чашечками. Затем он перевернул свой стаканчик, закрытый чашечкой так, что чай оказался в чашечке, а стаканчик он поднес к носу и долго нюхал его, трепеща ноздрями. На лице его появилось выражение, похожее на выражение Будды – индусского бога, лицо которого Варя видела в отцовском журнале.
Варшавский проделал все в точности, как китаец.
«Наверное, это обязательный ритуал», – подумала Варя и – р-раз! – тоже перевернула свой стаканчик, закрытый чашечкой. Так же, как китаец и профессор, поднесла пустую чашечку к лицу.
Аромат пробежавшего через жасминовые заросли ветра и прогретой на солнце земли заструился в ноздри. И Варе на миг почудилось, что она унеслась в далекую чудесную страну. На миг ей показалось, что она увидела горный пик, за который зацепилось сияющее белизной облако.
Все сделали по маленькому глотку, и Варя тоже.
Чай оказался густым и терпким, но оставлял целый каскад послевкусий – сначала привкус отломанной с крыши сосульки, потом травинки, зажатой летом между зубами, а в самом конце суховатое ощущение, как от шуршащих под ногами осенних листьев. Варя поставила чашечку на стол и с нарастающим изумлением ощутила во рту привкус январского снега, когда сомнешь его в комочек и откусишь хрустящий кусок. Круг замкнулся.
– Ну как чай? – спросил Ли. – Вкусно?
– Ой! – вздохнула Варвара, переполненная эмоциями. – Так удивительно. Не знаю даже, как слова подобрать. Как будто во вкусе этого чая уснул целый год, а потом проснулся, когда я попробовала.
– О! У тебя литературный талант, Варенька, – усмехнулся Варшавский. – Как сказала-то! Не всякий писатель так скажет. Ли, расскажи нам про чай, пожалуйста.
– Пожалуйста-пожалуйста! – кивнул Ли и охотно начал рассказ: – Каждый сорт чая собирают в определенное время и в определенном месте. Чай хранит в своем запахе ощущение места, а во вкусе – смену сезонов. Для чая важно и время года, и время суток, когда его собирают. Даже вода важна для вкуса чая. Для самого дорогого чая воду собирают со сливовых листьев. Этот чай, который мы пьем, не очень дорогой. Называется «Облачный пик». Он растет в моей родной провинции.
– Ой! – воскликнула Варвара. – Как все это удивительно!
Про видение вершины с зацепившимся облаком она говорить не стала. Профессора постеснялась. Это уж точно за пределами материализма. Или, может, материализм имеет более широкие пределы, чем ей говорили?
– У тебя красивый платок, – Ли снова улыбнулся Варе.
– Да, красивый! Говорят, он очень модный, но мне просто понравилось, – смутилась Варя. – Это придумала Зульфия Ибрагимовна, наш ответственный художник на фабрике. Какой-то особый способ печати на шелке. Он позволяет в сто раз повысить выход готовой продукции. Зульфию Ибрагимовну за это изобретение наградили дипломом. Она очень талантливая. Ну просто очень! Если бы не она, на фабрике была бы такая тоска!
– Интересно-интересно! – воскликнул профессор и потянулся к кончику Варвариного платка. – Надо же! Очень любопытный платок. Можно посмотреть поближе?
– Да, конечно, – кивнула Варвара и, сняв платок, протянула его профессору. – Вот.
– Так-так-так! – Профессор расправил платок и вертел его перед глазами, покачивая головой и прицокивая языком. – А ты знаешь, что за узор на этом платке? – сказал он. – Это клинопись! Древнее шумерское письмо. Такими буквами писали пять тысяч лет назад в Междуречье. Странно, что ваша Зульфия Ибрагимовна знает такие вещи. Наверное, она очень образованный человек.
– Да! Она очень умная, – кивнула Варя. – А вы можете это прочесть?
– Ну нет, я не специалист в этой области. – Варшавский развел руками. – Вот мой знакомый, профессор Шилейко, запросто назвал бы тебе каждый знак. Он всю жизнь занимается только Шумером и даже выучил шумерский язык. А ваша Зульфия Ибрагимовна, скорее всего, использовала отдельные знаки из какой- нибудь научной публикации, а не осмысленный текст. Она могла их взять, например, из журнала «Восток»,
