заключается разница. В конце концов он утомился от непривычных мыслей, и страх снова начал овладевать им.
Внутренняя обшивка гондолы была сделана из плотно сшитых полос шелка, а в глубине на ощупь угадывались еще какие-то мягкие слои, не позволявшие пальцам наткнуться на твердыню внешней стальной скорлупы. Это вызывало чувство крайней незащищенности.
«Как крыса в мешке», – с недовольством подумал Паша, прислушиваясь к мерному шипению аппарата, нагнетающего в гондолу воздух.
Резкие перемены давления то и дело вызывали болезненную ломоту в ушах, а электрический обогреватель едва справлялся с пробирающим до костей морозом. При каждом выдохе изо рта вырывалось облачко пара и оседало инеем на стекловидной поверхности куба перед лицом.
– Ты там живой? – приподнялся со своего места Гринберг.
– Да.
– А чего молчишь всю дорогу? Перетрусил, что ли?
– Нет.
– Врешь, брат! – рассмеялся воздухоплаватель. – Если я со своим опытом каждый раз боюсь в штаны наложить, то тебе-то небось… Хотя тебе, может, и проще. Ты ведь не знаешь, как тут все работает, на каких соплях приборы склепаны. Особенно аппарат дыхания.
Окрепший холодок ужаса забрался к Павлу под куртку и принялся жестко царапать спину.
– Но опыт – важная штука. – Гринберг поманил Павла рукой. – Это молодые не знают, как бороться со страхом и холодом. А у меня есть надежное средство. Подь сюды, говорю!
Павел без особой охоты поднялся и, протиснувшись между обшивкой и гранью куба, присел рядом с Гринбергом.
– Да на тебе, брат, лица нет, – усмехнулся воздухоплаватель. – Сейчас мы это дело поправим. – Подмигнув, он достал из-за пазухи четвертную бутылку водки и свернул ей пробку. – Ну что, дорогой, будем греться. – Отхлебнув из горлышка, Гринберг протянул бутылку Павлу.
– Я из горла никогда не пил, – попробовал тот возразить, но Гринберг так на него глянул, что рука сжала бутылку, повинуясь скорее его воле, чем собственной.
Глотнув, Стаднюк поморщился и чуть не выпустил на пол содержимое желудка. Однако огненный ком не просто обжег пищевод, но и произвел в организме другие, пока еще незначительные, но важные изменения. По крайней мере стало теплее.
– Как? – спросил Гринберг, словно на допросе.
– Лучше, – признался Паша.
– То-то.
Вместе с холодом немного отступил и страх, оставив место обычному человеческому любопытству.
– А что это за приборы? – осмелился спросить Стаднюк, глянув на круглые шкалы сбоку от Гринберга.
– Решил изучить матчасть? – рассмеялся воздухоплаватель и, сделав еще глоток, вернул бутылку Павлу.
Тот выпил уже без отвращения.
– Это манометры, – показал Гринберг. – Этот наружный, а этот внутренний. По наружному определяем высоту подъема, видишь, тут градуировка в тысячах метров. А по внутреннему качество работы аппарата дыхания. Но лучше об этом не думать. Дурацкий прибор. Что случись, все равно каюк. Так зачем смотреть на него? Вот если бы в нем было спасение, тогда дело другое. Здесь обычный ртутный термометр. А вот это шкала электрического термометра.
– Неужели такой бывает? – удивился Паша.
– А ты думал, в Стране Советов поганые инженеры? – покосился Гринберг.
Стаднюк с перепугу прикусил язык, но быстро нашелся с ответом.
– Нет, я просто не знал, что электричеством можно мерить тепло.
– Можно. Этим термометром мы меряем забортную температуру.
– И сколько там?
– Много будешь знать, скоро состаришься. Это секретная информация. Пусть наши враги сами запускают аэростаты и меряют. А то ты напьешься и разболтаешь кому-нибудь.
– А высота хоть какая?
– Уже восемь километров до земли.
«Мама родная!» – мысленно ужаснулся Паша и сделал глоток из бутылки.
– Ты так все скушаешь, – Гринберг забрал водку.
Но и полученной дозы Стаднюку хватило – по телу разлилась приятная расслабленность, создав ощущение не то безразличия, не то умиротворенности и спокойствия. Представилось даже, что после окончания эксперимента, если он не очень секретный, о Паше напишут в газете. Тогда, может, и девушки будут обращать на него больше внимания.
– Я что-то смешное сказал? – подозрительно глянул на Павла Гринберг.
– Нет.
