— Он-то, наверно, стал настоящим красным, а я действительно редиска. Но меня, очевидно, уже не переделаешь, вечно стою на перепутье.
— Но ведь все японцы такие. Если подходить строго, надо брать только политзаключенных. Но это не годится! Нужно создать свою демократическую организацию, пробудить гражданское сознание японцев, а то все уже забыли, что это такое. А местные тузы только и ждут, когда сюда гоминдановцы пожалуют. Тогда русским придется убраться. А что изменится? Ничего.
— А если начнется гражданская война, что тогда с японцами станет? — спросил Окидзима.
— Все будет зависеть от того, на чьей стороне они окажутся.
— Выбирать-то смогут немногие, а остальные просто будут чего-то ждать. А что в том толку? Надо скорее вернуться на родину, вернуться во что бы то ни стало. По мне любая власть, только бы домой добраться. Вот и вся демократия!
Окидзима с минуту помолчал, следя за выражением лица Ното.
— Я считаю, что не следует безоговорочно идти на поводу у масс. Но в городе только и ждут прихода гоминдановцев. Рассуждают просто: с красным Китаем и Советами договориться не так-то просто, а с чанкайшистами Япония в два счета поладит. Тогда, мол, и домой поедем. И вдруг при таких настроениях мы начинаем движение с других позиций! Что мы можем им дать — призрачную надежду на скорый отъезд? А если дело не выгорит, тогда что? Предположим, нас кто-то поддержит. Японцы — народ очень пассивный и идут туда, куда ветер дует. Но сколько может это длиться? Вы скажете, пока красный Китай удержит власть. Но если начнется гражданская война, город будет все время переходить из рук в руки. И каждый раз, когда его будут занимать гоминдановцы, нам придется бежать отсюда и возвращаться, когда Народная армия будет брать его обратно. Кто же станет с нами считаться? Мы только поставим себя в дурацкое положение.
— Но ведь вы не отвергаете иную возможность?
— Революция, милый, не справочник, чтоб открыть такую-то страницу и найти нужный ответ. Нам сейчас очень трудно, японцы ведь никогда не были в таком сложном положении.
Прощаясь, Ното добавил:
— Если все же надумаете что-либо предпринять, так уж лучше к нам, чем в «Союз японцев». Пока нас очень мало, мы даже своей газеты еще не имеем, но…
— Во всяком случае, — перебил собеседника Окидзима, — я не забуду вашего предложения.
«Будь на моем месте Кадзи, он без особых размышлений пошел бы за Ното», — подумал Окидзима, поглощая вместе с Митико пирожки Нэгиити. Но Кадзи все-таки не так «запачкан», как он. Человек, участвовавший в качестве переводчика в карательных «чистках деревень», не может корчить из себя демократа. Конечно, нельзя без конца ставить в вину себе прошлое, но как утихомирить совесть? А что проку в том, что он себя постоянно гложет? И все-таки как можно забыть, что он перевел приказ и несчастный китаец был закопан живьем в землю, а сынишка под дулом винтовки утаптывал эту землю… Да, тут надо иметь стальные нервы.
— А вот Кадзи, пожалуй, купил своим поступком право называться человеком, — словно самому себе сказал Окидзима. — Он не стоял сложа руки, он действовал и потом тяжкой мукой искупил свою вину.
Откуда было знать Окидзиме, что после этого Кадзи все время накапливал преступления? Сейчас Окидзима чувствовал между собой и Кадзи зияющую пропасть.
— Выходит, что нам не остается ничего другого, как заделаться уличными торговцами. — Окидзима улыбнулся и добавил: — Так что, берите меня в свою компанию.
Митико понимала, что гнетет Окидзиму, и жалела его. Но она была рада, что Окидзима согласился торговать вместе с ними. Все-таки хорошо, когда рядом есть мужчина.
С Окидзимой торговля пошла бойчее. Окидзима ничего не смыслил в кимоно, но зато он прекрасно знал китайский и пускался в такую болтовню, что покупатели китайцы диву давались. Так что на долю Митико и Ясуко оставалось только мило улыбаться.
В те дни, когда выручка была приличной, все трое отправлялись кушать пирожки Нэгиити.
Но беда всегда ходит невдалеке.
И в этот день торговля шла хорошо, и никто не думал, что вот-вот разразится несчастье.
— Почему вы так успешно торгуете, в чем секрет? — поинтересовалась как-то стоявшая рядом с ними пожилая женщина.
— А в том, что со мной всегда две красавицы, — улыбнулся Окидзима.
Тут к ним подошел высокий мужчина в черном костюме и, взглянув на Митико, спросил:
— Узнаете?
Митико не сразу вспомнила подошедшего человека. Это был доктор Се из Лаохулинской амбулатории, где она несколько месяцев работала после мобилизации Кадзи.
— О, господин Се! — с улыбкой воскликнул Окидзима.
— Да, это я. А что, Кадзи вернулся?
— Нет еще. — Митико подняла глаза на Се. — А вы, доктор, каким образом здесь оказались?
— Да вот городские власти пригласили меня в здешнюю больницу. А не пойти ли нам куда-нибудь выпить чаю?
— Вы идите, — сказал Окидзима, обращаясь к женщинам, — а я еще поторгую.
— Да? — Ясуко радостно улыбнулась.
— Осталось всего два кимоно, — сказала Митико. — Вы уж постойте, а мы вас потом угостим пампушками.
И обе женщины, взяв под руки Се, ушли. Не успели они скрыться из виду, как перед Окидзимой выросли три бойца из Отряда охраны общественного порядка.
— Ты Окидзима?
— Да.
— Пошли.
— А в чем дело?
— Ты знаешь человека по имени Окадзаки?
— Знаю.
— Пошли. Надо кое-что выяснить.
Окидзиму охватило тревожное предчувствие. Верно, Окадзаки задержан. Если по поводу того дела — быстро не вернешься. Еще, чего доброго, привлекут за соучастие…
Два непроданных кимоно Окидзима поручил женщине, торговавшей рядом с ними.
— Когда девушки придут, передайте, чтоб скоро меня не ждали.
Когда Митико с Ясуко вернулись, этой женщины, разумеется, и след простыл, а стоявший на ее месте незнакомый мужчина сказал:
— Пришли солдаты из Отряда охраны порядка и увели его. Кимоно он оставил здесь одной женщине…
— А где эта женщина?
— Не знаю, куда-то ушла.
Митико и Ясуко поспешили в Управление охраны.
— Вы родные тех нехороших японцев? — холодно осведомился человек в форме. По его строгому лицу можно было догадаться, что тут пустяками не занимаются…
Женщина, которой Окидзима отдал кимоно, не показывалась три дня. На четвертый, когда ее наконец отыскали, она сослалась на болезнь.
— Я болела и попросила одного знакомого передать вам кимоно. Но он не смог этого сделать и попросил кого-то еще… А тот куда-то исчез…
— Не врите!
У Ясуко было такое грозное лицо, что, казалось, вот-вот она влепит пощечину:
— Умнее ничего не могла придумать, даром три дня думала! Меня не касается, кто куда исчез. Изволь возместить стоимость!
— Ну, разумеется, я это сделаю…
Но она этого не сделала. Изменилась жизнь, изменились люди. Теперь никто не мог поручиться за
